ГЛОТОК РЯМОВОЙ ВОДЫ

  Сразу несколько достоинств имеет эта книга — познавательность, занимательность, художественность и, может быть, главное — душевность. Охотник и натуралист, Ю. Чернов великолепно изучил природу родного края — Западной Сибири и Новосибирской области в особенности. Каждый рассказ или очерк несет несведущему читателю что-нибудь новое о том или ином звере, птице, рыбе. Будь то чуульский глухарь, чановские чирки и «красноголовики», ишимские налимы. Знающий, понимающий, чувствующий писатель-натуралист, как сам себя называет Ю. Чернов, также «натурально», т.е. в естественной природной среде, расскажет и покажет нам обитателей местных лесов, озер, болот, рек под прицелом не столько ружья или рыбацкой снасти, а зоркого взгляда следопыта и просто неравнодушного человека. Потому и описывает он не «представителей фауны», а живых существ со своими повадками,, характером, чудинкой, не жалея строк и страниц.

  Таков токующий глухарь из повести, названной в его честь («Глухарь из Чуула»), в страстном пении которого герой повести слышит целую гамму чувств — «угрозы и мольбы», «клокочущую любовь», «зов, и стон, и шаманское камлание». И даже поверженный выстрелом, глухарь достоин пера писателя, от хвоста и крыльев до «крючковатого клюва» и «всклокоченной бородки». И уже целая картина маслом — рассказ-этюд «Глухарь, который улетел» о матером глухаре-отшельнике («мошнике»), царственно прошествовавшем мимо восхищенного охотника, не посмевшего выстрелить («вот и славно») в этого чудо-красавца, поднявшего при взлете «пеструю метелицу» осенних листьев. Любуется, не скрывая своего восхищения, рассказчик и тайменем с заполярной реки Котуй: «Петушиной яркости плавники, красноватая, будто в ярости, кожа», «оскал челюстей — тигроподобный, с двумя рядами зубов». Нет ни одного живого существа, за которыми охотятся герои Ю. Чернова, о ком бы автор не сказал своего неравнодушного, «охотницко-рыбацкого» слова. Во второй половине книги они составляют уже целый ансамбль: гагауч (чернозобая гагара), ондатра, лось, медведь-шатун, волк, заяц, лиса, утки и рыбы разных пород. Но уже как герои другого жанра — короткого рассказа, были, случая, почти что анекдота, что называется, из «записной книжки» или «писательского блокнота».

  Рассказы первого раздела книги дольше и шире. Они посвящены не только миру животных, но и природе в целом, так много дающей человеку не столько «материально» — добычей и уловом, сколько нравственно и даже бытийно. Рассказ «В тростниковых крепях» вообще можно назвать философским. И не потому только, что ожидающий в «крепи» (засаде) охотник становится невольным созерцателем уходящего в вечернюю тишину озерного пейзажа, его звуков («попискивание лысух») и «будоражащих запахов». Но и потому, что он постигает нетленную истину: охота не сводится к заурядной добыче дичи (иначе это не охота, а промысел), а является какой-то важной частью человеческой жизни. Тем, что связывает человека и с первобытной древностью, когда человек и природа были одним целым, и развивает и освежает его душу, в отрыве от природы черствеющей, скудеющей. Тогда происходит необычайное: герой рассказа в этом состоянии единения-слияния с природой может почувствовать, как «медленно вращается Земля» и приходит «откровенье бытия», вечность в образе этого вот плёса, где то ли охотятся, то ли растворяются в универсуме приехавшие сюда, на озеро с космическим названием Аптула. И как мелочно выглядят тогда «споры о правомерности охоты», несомненно, «бесплодные». Ибо чувство гармонии с природой, которое испытали на этом озере охотники, внушает мысль о чувстве меры, «соизмеримости» и контролировании своей охотничьей «страсти» ввиду «огромной убыли зверя и птицы». И сами собой приходят на память слова классика сибирской литературы Ильи Лаврова, называвшего «мясниками» тех, кто «набивает дичью мешок, а то и два»: «Ну, хорошо, убил ты утку, — цитирует Ю. Чернов своего старшего коллегу, — так не спеши ее упрятать, не гонись за новой. Успокойся, возьми птицу в руки, разгладь перышки. Осознай хоть однажды, какому чудесному созданию ты оборвал жизнь. Может, в другой раз и не потянешься за ружьем».

  Действительно, герой рассказов Ю. Чернова «к ружью тянется» не так уж часто, азартно или алчно. Охотнее — к удочке и рыбе, большой или малой. За ней он готов ехать в Заполярье, идти в любое время года и в любую погоду. Запоминается рассказ «Прекрасная ненастная погода (за налимами)». Кроме типично рыбацкого — о величине и количестве выловленного - это еще и просто рассказ, но с нетривиальными сюжетом и героем. Специалист по налимам, Брилев тут кажется суперменом, волшебником, пусть и по части крючков-тройников и раков-вредителей. Сцена с «черным солнышком» — подожженной Брилевым автопокрышки, фантастически-дивно горящей среди вьюжной ночи на льду реки Ишим, — можно назвать кульминацией и этой грандиозной рыбалки, и рассказа в целом. Настоящая драма, в которой до рыбы дело так и не дошло, разыгрывается на «апрельском льду» (название рассказа-были), под который чуть не ушли автор-рассказчик и его сослуживцы из газеты «Советская Сибирь». А все из-за лещей-«фанер», которые якобы «стадом пасутся у острова Лысый в Обском море». При всей драматичности, рассказ по-газетному лаконичен, снабжен именами спасителей горе-рыбаков — военных вертолетчиков, фотографиями и тех, и других.

  Эта извечная черта сибирской прозы — ее неуклонный «дрейф» к очерку плюс обилие фотографий, перемежающихся в книге с рисунками и картинками, автора нисколько не смущает и не стесняет. Как не стесняется, например, герой «Глухаря из Чуула» рассказать о главной цели своей поездки в этот глухой уголок Васюганья — «личной встрече» с прекрасной обитательницей городка - девушкой по имени Капа. И даже сравнить себя с токующим глухарем, чью «песню страсти» он мечтает «пропеть-прошептать во время близости» с ней. И если у героя рассказа это только «шальная мысль», то почему и читателю так же «шально» не подумать, что герой-то, скорее всего, автобиографический…

  Впрочем, привыкшие к откровенному автобиографизму «неореалистов» читатели современной нашей изящной словесности этим вряд ли будут шокированы. Ну а свой природный дар газетчика-очеркиста Ю. Чернов во всей красе являет во второй половине книги. О герое рассказов-очерков раздела «Дуэль на Курсуле» мы точно знаем, что он не вымышлен. Это вполне реальный Иван Васильевич Гавырин, таежный житель и охотник, в чьей реальности мы убеждаемся по многочисленным его фото. Виртуальный же, литературный его образ мы составляем по рассказам из его охотничьего житья-бытья, где есть и купающийся по ночам веселый бобер, и «орешничающий» на верхушке кедра в поисках шишек медведь, и охочие до рыбы, вялящейся на веревке, вороны, которых Иван Васильевич отпугивает включенным транзистором. Этот образ деда-лесовика, почти фольклорный, к которому тянется поозоровать чуть ли не вся лесная живность, богат и другими гранями. Гавырин — это еще и человек стальной воли, загипнотизировавший однажды голодную рысь, изготовившуюся прыгнуть на него: «Так он и смотрел, — буровя самые сердечки зрачков» хищницы, это и герой-фронтовик, вылечивший свои раны «рямовой водицей», «где — из лосиного следа, где — под выворотнем». Так и сроднился, не только духом, но и телом он с Васюганьем, напитался им. А Ю. Чернов, в свою очередь, напитался поэзией его таежной жизни, когда, увидев Гавырина впервые и залюбовавшись этим « созданным для жизни в тайге лицом и сноровкой сильных рук, не прекращавших работы», «понял, что мы словно искали друг друга и, наконец, нашли».

  Так что целые россыпи мини-рассказов из жизни охотников и рыболовов, словно на привале, рассказывают, словно бы «на два голоса», они оба, и И. Гавырин, и Ю. Чернов. Не зря и объединены эти рассказы рубрикой с характерным названием «К нашему костерку» — как хорошая приправа к жареной утке или налимовой ухе, хороший отдых после трудной работы. Ведь что ни говори, а охотничий или рыболовный промысел это еще и труд, требующий порой немалого напряжения, особенно если охотник идет на хищника. Эти «хищные» рассказы как-то выбиваются из общего строя других, вызывающих улыбку, смех, а то и хохот. Таковы «волчьи» рассказы. В «Иртышском волке» зубастый зверь не позволяет «Мариану Кацаеву из станицы Песчанской» расслабиться даже на миг, и даже после «смерти» (так показалось охотнику) оживший вдруг волк угрожающе «скалил зубы» на своих врагов-людей. В рассказе «Ценою жизни» волк берет своё ценою собственной смерти: издыхая, он смертельно ранит охотника «в живот и пах». И все-таки всегдашняя тяга русского сибиряка к веселому, «шутейному», берет верх даже и в весьма невеселых ситуациях, как в рассказе «Поцелуй шатуна». Здесь бывалого охотника Николая Пашалова медведь «прихватил» нетрадиционным способом — «ноздря в ноздрю», «намертво закусив нижнюю часть лица». Но вместо трагедии произошла трагикомедия, и после того, как для Пашалова все обошлось, односельчане частенько пошучивали: «Ну как, Михалыч, баско с медведем-то целоваться?»

   Это случаи, так сказать, на грани фантастики и небывальщины, будь то «заяц в рубашке» о зайце в мешке и его проделках в доме охотника или «чернобурка из Арановки», где лиса оказалась обыкновенной «белодушкой», только измазавшейся сажей в заброшенной печи, служившей ей ночлегом и укрытием от ненастья. Есть еще и про «НЛО на охоте», где роль «летающей тарелки» играет ночная сова, «молча и аккуратно» снявшая с охотника его меховую шапку. Не жалея о пропаже, он лишь смеялся: «Вместо крола сова старой шкуры откушала». Есть, однако, и сомнительные истории, скорее, хохмы, годные для застольного зубоскальства. Например, байка о прибитом (но недобитом) лисе, «лисовине», которого охотник, «как в журнале», привязал на себя головой вниз и который, «оклемавшись», «стал яростно грызть обидчика за мягкое место». И вовсе уж вне всяких рамок анекдот об одном журналисте, после обильного празднования открытия утиной охоты отлучившемся в кусты и оставившем «свое «добро» не в камышах, а в оттопыренном раструбе своего сапога сорок последнего размера».

  Такие крайности могут быть позволительны только в книге, вместившей в себя «зоологию» и «философию», «географию» (большинство историй случается в Северном районе Новосибирской области на озере Аптула и в близлежащем Васюганье) и биографию автора книги (он — сотрудник и автор «Советской Сибири», изъездивший всю Сибирь по заданию газеты или без оного). Все это Ю. Чернов сумел превратить в отличную «охотничью» прозу, интересную и своим содержанием, сюжетами, мастерством рассказчика и «пейзажиста» и, конечно, душой прирожденного охотника и рыболова, ждущего от природы не только добычи, но и чего-то гораздо большего. Об этом он хорошо сказал в предисловии «От автора»: «Сибирская охота и рыбалка как никакая другая несет в себе творческое начало. Сибиряк не просто охотник и рыбак, он — пытливый следопыт, первопроходец, свободно обходящийся без сервисных услуг». И еще он поэт-лирик, которому чувство меры и гармонии, воспитанные природой, подсказали завершить свою книгу не «шутейными» (подчас чересчур) случаями из рубрики «Однажды», а подлинным стихотворением в прозе «Пуще неволи (вместо послесловия)». Вернее, гимном охоте-рыбалке, не позволяющих лениться ни телу, ни душе: «…Глаза разбегаются при виде внезапно открывшейся панорамы призрачных камышовых островов, заливов, на глади которых то тут, то там замечаешь увеличенных собственным отражением и потому неестественно больших уток. Но вот ты улавливаешь над собой хрустальный звон крыл, и взгляд надолго завораживает нестройный клин гоголей, летящих на огромное малиновое солнце. Белые грудки и подкрылья птиц облиты розовым… Такое надо видеть. Ты счастлив и теперь уже сочувственно думаешь о тех, кто в эти прекрасные мгновения спит крепко и сладко…».

  Это достойный заключительный аккорд для всей книги, которую, действительно, читаешь «моментально», с чувством сожаления закрывая последнюю страницу, как пишет А. Челноков, благославивший рукопись книги к изданию. Но лучше сравнить ее с глотком свежей «рямовой водицы», которую пьет Иван Васильевич Гавырин, от которой выздоравливает и которую настоятельно советует пить для оздоровления всем. Для нашей городской жизни, замусоренной, в том числе и неэкологичной литературой, такое здоровое чтение особенно важно и нужно.

Владимир ЯРАНЦЕВ

 НОВОСИБИРСК

ОТ РЕДАКЦИИ: Автор книги «Какие мне снятся охоты» Юрий Владимирович Чернов в минувшем году отметил свое 75-летие, а его книга в совокупности с другими удостоена премии имени Н.Г. Гарина-Михайловского – «За большой вклад в развитие сибирской литературы».