Олег ПОСТНОВ: "НУЖНЫ ТИХИЕ УГОЛКИ!.."

    Книги новосибирского писателя Олега Постнова считаются обязательными к прочтению, если вы хотите считаться человеком, разбирающимся в современной русской литературе.  О его «Антикваре», «Страхе» и «Поцелуе Арлекина» написано много и в восторженных тонах. Как вам, например, такое:  «Как будто Владимир Набоков переписал «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя с добавлением» мрачности Эдгара Аллана По».

   Случилось так, что коренной житель Академгородка взял творческий отпуск и на время исчез с радаров читательского внимания. Но писатель, номинированный на Букеровскую премию России и на Национальный бестселлер, вернулся после довольно долгого периода молчания. Издательство «Альпина» снова издает книги Постнова, другие стоят в очереди в ожидании новых. Слухи, что самый таинственный новосибирский писатель уехал в США оказались слухами: он по-прежнему живет на Морском проспекте и имеет массу новых замыслов, о чем поведал на встрече с читателями.

                                            О НОВЫХ КНИГАХ

  По истечении довольно долгого времени я практически не мог писать. Мои произведения, которые сейчас издаются, впервые издавались в начале нулевых годов, кое-что в 2013 – 2014 годах.  Появление моих новых книг – это пока еще вопрос времени.  Где и когда все будет происходить, я еще не знаю.  Если обстоятельства позволят, то это будет первая половина того, что я написал. Вторую половину я дописываю, стараюсь. В последнее время я писал не художественную книгу – о романах Окуджавы.

                                           ОБ ОКУДЖАВЕ

  Я над Окуджавой уже много лет работаю. Потом, в конце концов, после двадцать четвертого я увидел по-другому тему войны и тему восстаний.  Раньше я их оставлял незатронутыми.  Потому что они на поверхности.  Есть три романа о декабристах, а четвертый называется «Свидание с Бонапартом» – там описывается 1812 год и понятно, что там описывается тема войны и восстаний. Но когда в жизни переживаешь такие времена, то начинаешь смотреть другими глазами и по-другому следить. И я в Переделкино сел и все переделал.  Ведь Окуджава был фронтовик! Я писал в предисловии, что ни Галич, ни Высоцкий реально войны не видели. Высоцкий ребенком видел бомбежки Москвы…

   На фронте единственным из писателей, поэтов и бардов был он, для которого война стала чуть ли не главной темой. Огромное количество его  произведений так или иначе содержит военную тему. Нынешнее время, израильские события, теперь еще и Восток, который наливается красным как глобус Воланда. – что-то опять не то… И, исходя из этого всего, мне стало интересно, что писал об этом Окуджава.  Я это сделал и, похоже, книжку закончил. Одно срослось с другим, а глубинные вещи, которые я разобрал, сомкнулись с верхними.

   Есть признанные писатели. Этих классиков затащили в литературоведение – оно ими распоряжается на свой вкус. Ходасевич хотел написать биографию Пушкина, но не написал из-за массива пушкиноведческих работ – потому, что это не поднять! Поэтому он и написал биографию не Пушкина, а Державина.  Вот к чему приводит научное освоение писателя. И когда я читаю, что пишут об Окуджаве, то меня поражает, как его старательно запихивают в прокрустово литературоведческое ложе и тогда теряются смыслы. Поэтому я отмел все штампы, чтобы текст работал, звучал. Книжка лежит в нескольких издательствах. Я ее написал так, что ее можно читать, не читая  Окуджаву. Зато прочитавшим ее, возможно, будет легко и приятно читать Окуджаву.

                                 ЧЕРНУХИ НИКОГДА НЕ ПИСАЛ

   Есть такое всем известное качество, о котором, однако, редко упоминают.  Дело в том, что ни одна культура не существует на одном языке.  К этому надо добавить, что ни одна культура не существует только в своем парадном варианте, в своем изысканном, поэтическом варианте.  Она включает в себя и какие-то низовые явления, какие-то вещи, которые бы Бахтин назвал смеховым миром.

   Когда я давал интервью по моему «Антиквару», то сразу сказал, что никакой чернухи никогда в жизни не писал. Действительно, бывает так, что из этой самой чернухи возможно извлечь полезные вещи. Плохо, когда разные пласты культуры существуют изолированно, когда нет взаимопроникновения.

                                           Я ПИШУ МЕДЛЕННО

  Одно дело – задание, другое – на что согласятся герои? Это интересно, как себя герои начинают вести. Как это бывает, я обнаружил в процессе собственной писательской практики. Я отношусь к числу писателей не самых счастливых, которые пишут медленно и не могут написать новую страницу, пока не сделали как следует предыдущую.

  У писателей такого типа герои начинают себя так вести, что ты переписываешь и переписываешь, а он никак не становится таким как нужно. В конце концов, приходится отказаться от того, что ты задумал и зачастую это связано с тем, что герой говорит, делает или реагирует не так, как ты думал.  И сразу он идет по какой-то новой линии. Пытаешься подогнать его к чему-то задуманному, но он упрям.

                                             ФИЛОСОФОМ НЕ СТАЛ

  Мы все уходим в мифологию, и это где-то, наверное, счастье. Это наша особенность. Потому, что жить в мире сплошного ментала, еще и к тому же, если этот самый ментал как попало переплетен со страхами какими-то (в наш век это повседневное явление), то наша укоризненность нужна. А в чем она? Она как раз и состоит в том, что за всеми внешними различиями, как бы разными масками явлений,  скрывается часто более общее.  И писателю не обязательно его объяснять. Он, может быть, даже и не может объяснить.

   Конечно, я читал различных филологов и философов, которые это объясняют. У нас существует семейное предание: когда старший брат впервые увидел меня, сказал: конечно, ребенок-то красивый, но он же не философ! И вот этот миф тяготеет надо мной всю жизнь. Философом я так и не стал, хотя брат потом меня уговаривал: о чем тут писать – в городке? Не о чем!.. А вот философом там можно быть.  Но подвинуть меня в эту сторону он не смог: что-то дано, а что-то не дано! Поэтому, получается, что определенные параметры мира, в котором герой находится, и параметры его самого жестко связаны. Вот поэтому я часто пишу от Я. Чтобы эта связь была как можно более жесткой!

                                     ЦИТИРУЮ ПО ПАМЯТИ!

   Цитирую я принципиально по памяти. И оказывается, что я цитату в голове уже давным-давно переиначил.  Хотя и указал – откуда.  А иногда и не указываю… Отсюда и появляется впечатление у читателей, особенно у филологов, что моя литература литературоцентрична.  Мне трудно судить, хотя мне и кажется, что это не так. Когда «Страх» вышел на немецком языке и его продавали в Германии, Швейцарии и Австрии, то выходили рецензии.  Я сравнил их с русскими и у меня создался, как мне кажется, более объективный взгляд на собственный роман. Часто «Страх» почему-то сравнивают с «Лолитой» Набокова.  Хотя Набоков далеко не мой герой – из четверки главных я выбираю Газданова.

                                              С КОГО ПИШУ?

   Меня довольно часто спрашивают, с кого я пишу того или иного героя. Почти ни с кого! Довольно часто герой является собирательным. В том смысле, что у меня есть разные представления о разных людях и даже не могу сказать, кого я, собственно говоря, собрал тем или иным образом. Часто бывает по сюжету, что где-то подойдет человек, а где-то промелькнет на вторых-третьих ролях. Но я не соглашаюсь на текст, в котором нет того, что мне самому интересно.

                                            ОБ АКАДЕМГОРОДКЕ

   Давным-давно, в школьные годы, у нас был литклуб, в котором все писали и все чего-то потом достигли. И тогда вертелся вопрос: а подходящее ли место Академгородок, чтобы здесь заниматься художественной литературой. И я до сей поры ответить на этот вопрос толком не могу. И смогу, наверное, только тогда, когда я закончу те вещи, которые я сейчас пишу. Получилось так, что я пишу сразу несколько текстов. У меня был большой перерыв – я только какие-то наброски делал для разных вещей. Сейчас у меня в работе есть текст, где Академгородок играет большую роль. Больше, чем в любой другой вещи.

   Городок сильно отрезан от города.  Я всегда ощущал себя в писательском ваккууме.  Общаться практически было не с кем, получалось все как-то случайно.  Впервые я почувствовал себя более-менее в среде, когда издавался «Страх» в «Амфоре». Тогда вокруг нее собирались питерские писатели. Что интересно – разных поколений. Там было что-то вроде литературного клуба – можно было пообщаться. Замкнутый вариант  писательства себя исчерпывает, как и любой другой. Писатель должен иметь всевозможный опыт с любой точки зрения.

       О ВОЗРОЖДЕНИИ НАШЕЙ КУЛЬТУРЫ

   Переделкино представляется мне таким специфическим уголком, в котором потихоньку, незаметно продолжает жить, развиваться, писаться, обдумываться и воспроизводиться русская культура. Георгий Бурков – а надо сказать, что эта фигура не очень хорошо известна – в 1991 году умер, и стало понятно, почему он был любимым другом Шукшина и почему Шукшин был его единственным другом. Он сказал в своем последнем телеинтервью: какой ужас, во что превращена страна за годы советской власти! И еще он говорил: подходишь к книжным полкам и видишь, что раньше была написана великая литература. Смотришь и даже не веришь, что один человек мог написать это…

  Мне кажется, чтобы прошло возрождение, чтобы мы вернулись к тому, что потеряли, должны быть тихие уголки. Где-то с краю, где бы люди занимались философией, искусством и так далее. Переделкино – это такой тихий уголок, где это действительно происходит.

Владимир КУЗМЕНКИН