ПОЭЗИЯ БЕЗ ГРИМА

  Анатолий Александрович ЧЕРНЫШЁВ родился в 1930 году. Работать начал с 14 лет — сапожником, разнорабочим, токарем по дереву и металлу, директором ДК на Камчатке. В газету «Молодость Сибири» пришел с хорошим житейским опытом. А через несколько месяцев, выдержав творческий конкурс, был вызван на вступительные экзамены в Литературный институт им. Горького. Затем работал редактором «Последних известий» на Новосибирском радио. С 1975 г. — в Центре НТИ Новосибирска (еженедельный выпуск радионовостей). Работал редактором в Западно-Сибирском книжном издательстве, редактором многотиражной газеты «Энергостроитель», которая уже через полгода стала одной из лучших газет Минэнерго. Публиковался в новосибирских и центральных газетах и журналах. Выступал по областному, республиканскому и Всесоюзному радио. Автор нескольких поэтических сборников, его стихи публиковались в журналах «Смена», «Октябрь», «Сибирские огни» и коллективных сборниках.

  Член Союза Журналистов России с 1968 г.

 

 

Галактики

Мир многолик, огромен, полновесен

И осязаем, как живая плоть.

По всей Вселенной города и веси

Раскинул созидающий Господь.

Наверно, шёл за ангелами следом,

Сверял задумки их и чертежи.

А может, чертежей Господь не ведал

И строил по наитию души?

Святой импровизации законы

Манили в неизведанность.

И что ж? Кому пейзажи наши не знакомы?

От красоты подобной не уйдёшь:

Глядишь, глядишь,

И сердце тает, тает:

Такая живописность на земле.

Есть в этом интуиция святая,

Рождающая отклики во мне.

А на других галактиках такое ж?

А может, ярче, красочней, чем здесь?

Я Господа отнюдь не беспокою,

Но есть неутолённость во мне, есть.

И звёзды манят,

Нестерпимо манят,

Мол, есть и там дубравы и луга.

И огонёк там светится в тумане,

И дышат ароматами стога.

А нравы там не требуют законов,

Не требуют карающих статей.

Без кодексов обходятся каноны,

Без хитрых юридических затей.

И в этом суть,

Важнее всякой сути.

Закон не нужен, если честен ты.

Живут ли там без меркантильной мути?

Хватает ли духовной чистоты?

 

* * *

Есть топ-модель, топ-менеджер, топ-киллер.

А Пушкин топ?

А Путин тоже топ?

У топ-Чубайса плавники под килем,

И потому в реформах не утоп.

Он топ из топов:

Так обул державу,

А держится, как рыба, на плаву.

До пенсии продержится, пожалуй,

К лучине приучавший всю Москву.

Живём при топах,

Весело и дружно,

Распиливаем радостно бюджет.

Бомжам, пожалуй, ничего не нужно.

У них иной финансовый сюжет.

Но что-то заворочалась Россия.

У прокурора груда срочных дел:

Топ-менеджеры круто замесили

Реформу под названьем «передел».

Он день и ночь бумаги подшивает.

На полки выставляются тома.

Стоит за ними очередь живая

На станцию по имени «тюрьма».

 

Лихие омута

Как жадно мы читаем детективы.

Над книгой умираем до утра.

А тут такое яростное «чтиво»,

Такая бесшабашная игра,

Что стынет кровь.

И судьи стонут, стонут!

И гнутся в страхе ножки у стола,

Когда везут увесистые тонны,

Крутые криминальные дела.

Вот вам и суд,

Неотвратимый, скорый,

Когда по делу до трёхсот томов.

И надо вникнуть как-то в эту гору,

В хитросплетенья всех полутонов.

А тут звонки:

То клановая крыша,

То должностной, уверенный басок.

Твой голосок никто и не услышит,

Когда буквально целятся в висок.

Тут густо всё пропахло криминалом.

Тут спёртый воздух.

Тут отстои зла.

Всю накипь в эти горькие анналы

Сама эпоха, видно, занесла.

 

Маски

Разбой живёт прикрытый чёрной маской.

Да и ОМОН без маски никуда.

А на святых иконах дышит ласка,

Доверчивость живёт и доброта.

Да, лица прячут.

Но не прячут лики.

Они глядят на нас через века.

И думы их о вечном, о великом,

Куда ведёт всевышняя рука.

Она ведёт по взлётам и прорухам

Через века, эпохи, времена

К высотам человеческого духа,

Где нет личин,

Где маска не нужна.

Где души и радушны и открыты

И лица как на святости икон.

Где доброта людей превыше быта

А «не убий!» – неписаный закон.

 

* * *

Что эти «государевы» посулы,

Когда живёшь на жалкие гроши?

Как подаянье ветерану сунут

Не пенсию, а слёзы для души.

Заварим чай – испытанное средство,

Присядем на продавленный диван

И окунёмся с головою в детство,

Где сказки пересказывали нам.

Что будет всё по щучьему веленью:

Бери, что хочешь,

Даром,

Без гроша.

Что так задумал сам товарищ Ленин,

А у него добрейшая душа.

Ну как вы там, радетель наш, за гранью

Без явок и фальшивых паспортов?

Все эти ухищренья и старанья

Годятся только дома, для «ментов».

А Бог всеведущ.

Он хозяин мира,

Который переделывали вы.

Наверно, стали дельным бригадиром:

Ведь гениальность прёт из головы.

А я сижу на стареньком диване,

Продавленном – выбрасывать пора.

Но мыслями, радетель наш, я с вами.

И старый пёс прижался у бедра.

Большой, лохматый.

Мордой – на колени.

Всё понимает, но не говорит.

Я говорю ему, товарищ Ленин,

Что сказка синим пламенем горит.

 

* * *

Что коммунизм?

Одна шизофрения.

Он по Европе бродит, как фантом.

Но у него, наверно, аритмия:

Не заглянул ни разу в русский дом,

 

Где ублажают вкусными вещами.

Где кулинары, бедные, в поту.

Они по телевизору вещают,

Как самому готовить вкусноту.

 

Они сбивают сливки виртуозно.

Они из фруктов выжимают сок.

Они, ножом размахивая грозно,

Отхватывают лакомый кусок

 

Баранины,

Говядины,

Свинины, –

Что пожелает русская душа.

Обжорный ряд!

Сплошные именины!

И это всё не стоит ни гроша.

 

И это всё – безудержно, обвалом,

Чтоб было всем и сытно, и тепло.

Как жаль, что в рот ни капли не попало

И по усам, конечно, не текло.

 

* * *

Ломались судьбы.

Вешались.

И плакали.

Или о стенку бились головой.

А юмористы шли на нас атаками,

Не замечая всенародный вой.

 

Ах, как старались!

Байки.

Анекдоты.

Годилось всё, чтоб души разогреть.

Бросались на арену, как на доты,

Готовые в запале умереть.

 

О, скоморохи!

О, шуты отменные!

Вы душу вынимали на испод.

Попсою исходили неумелою.

И за кулисой вытирали пот.

 

Обхохотаться можно.

Но не смехом

Обвальный зал оплачивал успех.

Фанаты рёвом славили потеху.

Сегодня это вызывает смех.

 

Отхохотали два десятилетия.

Отпрыгали без горя и забот.

И у шутов растерянность заметил я,

Как будто сели в поезд,

Но… не тот.

 

* * *

Человек малюет на мансарде.

Вечерами.

И при свете дня.

Не для «золотого миллиарда»,

Для меня малюет,

Для меня.

Не шедевр,

Торговую рекламу.

А зачем, кому она нужна?

Ведь в почтовом ящике от хлама

Не всегда дотянешься до дна.

Малевать, наверно, не охота.

Но – семья, полдюжины ребят.

А вокруг – работы мне!

Работы! –

Толпы безработные вопят.

Человек стал лишним на планете.

Вот и конь почти полузабыт.

Он ушёл, а кто-нибудь заметил,

Загрустил о цокоте копыт?

 

Живые лики

Молюсь на тех, которых уже нет.

А кажется, что рядом они,

Рядом!

И между нами нет печальных лет

И ритуальных горестных обрядов.

Оставив на земле свои тела,

Они парят в космических просторах

И видят наши грешные дела,

И слышат горечь наших разговоров.

Я вижу лики.

И в вечерний час.

И ясным днём.

В дороге или дома.

О матери подумал я сейчас,

И вот он, облик, издавна знакомый.

Да, только облик.

Но зато какой!

Как будто с ним мы и не расставались.

Он излучает мудрость и покой,

Какой и в жизни встретишь ты едва ли.

Мне говорят о квантах и о том,

Что вездесущи малые частицы,

Мол, через стену проникают в дом.

А я не кванты вижу.

Вижу лица.

Я вижу их бесплотных, но живых,

Таких доступных и душе, и глазу.

Они парят в просторах неземных,

Вселенную охватывая разом.

И здесь они.

Со мною.

Как всегда.

Что может быть желанней и прекрасней?

Горит моя счастливая звезда.

И пусть горит

И никогда не гаснет.

 

Анатолий ЧЕРНЫШЁВ