Пророки и провидцы

  Когда мы говорим о Лермонтове, то как-то подспудно ощущаем присутствие Пушкина, который отнюдь не «благословлял» поэта. Ни в гроб сходя, ни тем более ранее. Тем удивительнее вот это ощущение близости двух великих и таких разных поэтов. И «повинен» в этом сам Лермонтов.

Погиб поэт! – невольник чести –

Пал оклеветанный молвой,

– сказал он, принимая перо, выпавшее из рук Пушкина, и навечно стал его тенью, двойником, неотделимым ни при какой погоде.

  Но как несхожи их судьбы.

  Пушкин был не только «солнцем нашей поэзии», опекаемым самим императором, но и чиновником иностранных дел; титулярным советником, камер-юнкером императорского двора, помещиком. Хотя и мелкопоместным. Наконец – отцом большого семейства: четверо детей, красавица жена, свояченица, любимая сестра Оля, брат Лёвушка, родители. Он весь земной, свойский, узнаваемый.

  А Лермонтов? И скучно и грустно и некому руку подать? Он даже материнского тепла не знал: его мать умерла, когда ему было два года. А отца бабка на дух не подпускала: вот уж действительно – «несчастная судьба отца и сына». Отсюда –

Выхожу один я на дорогу…

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

Белеет парус одинокий…

  Лермонтов с первых своих шагов – изгой, отщепенец. И это отпечаталось на всём его творчестве. Образ демона, изгоя шёл с ним всю жизнь -с пятнадцати лет до рокового выстрела Мартынова: восемь вариантов поэмы «Демон»! А тень самого демона легла и на Печорина и на Арбенина. Я «как камень, брошенный в гладкий источник», говорит о себе Печорин. По его следам всегда идёт трагедия, беда, как в «Тамани», в «Бэле», в «княжне Мэри».

  Да, демон – злой дух. Но мы как-то забываем, что он ещё и – падший ангел. Падший, но ангел. А Лермонтова и падшим-то назвать нельзя. Возьмём его стихотворение «Ангел»:

  По небу полуночи ангел летел

  И тихую песню он пел.

  И месяц, и звёзды, и тучи толпой

  Внимали той песне святой.

  ::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

  Он душу младую в объятиях нёс

  Для мира печали и слёз…

 

  Младую! Безгрешную! И уже обречённую. И нёс он её по небу полуночи. Какое уж тут «солнце поэзии». А это ведь всё о себе, об изгое. И «тихая песня» – это ведь колыбельная рано ушедшей матери: действительно «святая». И естественно, из уст ангела. Так она отложилась в детском сердце поэта. Отложилась навечно.

  Природа творчества всегда связана с судьбой самого автора: эмоционально, духовно, психологически. У Лермонтова это особенно ощутимо. Он лирик с головы до пят. Его творчество как молитва, как исповедь перед Богом. Зачастую и услышанная только им, Богом, и не более: какую публикацию ни возьмёшь – посмертная.

  Не исключение и судьба хрестоматийного «Демона». С трудом воссозданный – по кускам, по листочкам – он оказался таким же изгоем, изгнанником, что и сам автор. Полная публикация состоялась только через пятнадцать лет: в 1856 году в… Карлсруэ! В следующем году здесь же – второе издание. И только в 1860 году с поэмой ознакомилась русская публика.

  Вот вам и «хочу любить, хочу молиться, хочу я веровать добру» – вырвавшееся из уст демона. Это ведь крик самого Лермонтова. Крик небожителя, чей «дом везде, где есть небесный свод…», где

  Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,

  И звезда с звездою говорит.

  Всё внемлет Богу. И он, отверженный, понимает это и с тайной грустью говорит:

  В небесах торжественно и чудно!

  Спит земля в сиянье голубом…

  Вот так: обыденно, просто. Как о прогулке по асфальту. Ходят же лунатики по гребням крыш. А небожители – по Вселенной. И каким вселенским масштабом, какой глубиной дышат эти прогулки. Глубиной духа и вечности, не имеющей пределов. Как будто он, Лермонтов причастен к этой вечности. Как будто за спиной у него не одна, а несколько долгих-долгих жизней, и душа его истомилась:

  Уж не жду от жизни ничего я…

  :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

  Я б хотел забыться и заснуть.

  Двадцать строк, а как много сказано. Словно и сам ты побывал в «пустыне», внемлющей Богу, и увидел свою сладко спящую землю со стороны. Увидел, что она голубая – Юрий Гагарин потом подтвердит это. Но через 120 лет после поэта.

  А разве меньшее таинство сокрыто в удивительном стихотворенье «Сон»?

 

  В полдневный жар в долине Дагестана

  С свинцом в груди лежал недвижим я;

  Глубокая ещё дымилась рана,

  По капле кровь точилася моя.

  Лежал один я на песке долины;

  Уступы скал теснилися кругом,

  И солнце жгло их жёлтые вершины

  И жгло меня – но спал я мёртвым сном.

  И снился мне сияющий огнями

  Вечерний пир в родимой стороне.

  Меж юных жён, увенчанных цветами,

  Шёл разговор весёлый обо мне.

 

  Но в разговор весёлый не вступая,

  Сидела там задумчиво одна,

  И в грустный сон душа её младая

  Бог знает чем была погружена;

  И снилась ей долина Дагестана;

  Знакомый труп лежал в долине той;

  В его груди дымясь чернела рана,

  И кровь лилась хладеющей струёй.

 

  Какие потрясающие подробности! Здесь всё животрепещуще, всё явственно, как будто дух вездесущ и вечен. Он не знает смерти. Он способен отделиться от бренной плоти и увидеть её со стороны.

  Но если собственный «сон» ещё как-то понятен – как яркая вспышка в предсмертный миг – то «сон» юной девы уже за гранью понимания. Вот и не верь после этого в пророков и провидцев.

  Откуда они берутся, эти пророки и провидцы? Не от обезьяны же Чарльза Дарвина. «Младую» душу Лермонтова принёс ангел для мира печали и слёз. А Пушкина? Сие покрыто тайной. Но мы знаем, что к нему являлся серафим, посланец неба. Оно, небо, чувствует духовную жажду своих избранников.

  Не хочешь, да вспомнишь Адама и Еву. Библия трактует, что они были эмигрантами на земле. Из каких галактик – неведомо. Но и кроме них, на землю нет-нет да отправлялись падшие ангелы, т.е. демоны.

  Как видим, земля заселялась довольно активно. Вот и Лермонтов сказал об этом в своём «Ангеле». А сами «переносчики душ» все ли возвращаются? Может, есть среди них и «невозвращенцы»?

  На этом фоне так обыденно, просто звучат вещие слова поэта, причастного к вечности, – я скоро умру. Сказано в частной беседе. Перед отъездом на Кавказ. Через четыре года душа его отлетела. Да и чему тут удивляться, если жизнь –

  Не что иное как тетрадь

  С давно известными стихами.

  А в этой «тетради» умещаются и прошлое и будущее. Пушкин в свои двадцать лет предсказал «рабство, падшее по манию царя»: то есть почти за полвека до отмены крепостного права. Лермонтов в свои шестнадцать заглянул ещё дальше:

  Настанет год. России чёрный год,

  Когда царей корона упадёт;

  Забудет чернь…

  И это в 1830 году! Когда «прогрессивное общество» активно переживало за судьбу сосланных декабристов, неудачно покусившихся на жизнь царской семьи и на монархию.

  Шестнадцатилетний мальчик! А как точно он расставил акценты: чёрный год! чернь! Она, чернь, не только «забудет любовь», но и обольёт помоями всю династию Романовых, создавших огромную державу.

  Свершится и «голубая» мечта цареубийства. В Алапаевской шахте. В подвале Ипатьевского дома. Но почти через 100 лет. Вот и не верь в предсказания. Кстати, в Алапаевской шахте погибнут и три сына великого князя Константина Романова – поэта, подписывавшего свои стихи К.Р.

  Конечно, он мог придти, этот «чёрный год», и чуть раньше и чуть позже. Но он должен был придти: пророки и провидцы редко ошибаются. Для них открыта тайная книга вечности. А потому – всё предсказуемо, всё неизбежно.

  Не-ет, Лермонтов – не от мира сего, и гены его хранят информацию глубокой древности. Информацию вселенского масштаба. Здесь, в мире «печали и слёз», он был отшельником. Тоска об утерянном доме не покидала душу поэта. Он не жил, а «томился». Тем более, что за «скучными песнями» земли видел и худшие времена с их «чёрным годом».

  А что же тот ангел, что «душу младую в объятиях нёс для мира печали и слёз», чья «тихая песня» в душе отложилась навечно? Кто он? Падший ангел, т.е. демон? Да нет: «О Боге великом он пел, и хвала его непритворна была». Непритворна! Выполнив свою миссию, он, конечно, вернулся в небесную обитель. А юная душа осталась. Но

  Звуков небес заменить не могли

  Ей скучные песни земли.

  Она осталась небожителем: неприкаянной, не земной, тоскующей о кущах рая и о Боге: «Хочу любить, хочу молиться, хочу я веровать добру». Вот вам и демон, злой дух. А где оно, это добро? Только в красоте и гармонии природы? Всё остальное от людей? От них погиб поэт, невольник чести. Природа же чиста и безгрешна.

  Когда волнуется желтеющая нива,

  И свежий лес шумит при звуке ветерка,

  И прячется в саду малиновая слива

  Под тенью сладостной зелёного листка.

  Поэт буквально упивается каждым проявлением божественного творения, каждой деталью, каждым штрихом мастера и признаётся:

  И счастье я могу постигнуть на земле,

  И в небесах я вижу Бога.

  Могу, но… в условиях благости мира. В условиях незамутнённой чистоты и кротости божественной природы, в условиях духовного просветления.

  Хочу любить, хочу молиться,

  Хочу я веровать добру.

  Это ведь крик души. Ангельской души. Потерявшей Бога, но рвущейся к нему: и в небесах я вижу Бога! Не отрицаю, нет! А вижу! И хочу молиться.

  Но Бог там, в «не-бесах», т.е. где нет бесов. А здесь неустроенный, одинокий «Парус», ищущий свою судьбу.

  Под ним струя светлей лазури.

  Над ним луч солнца золотой.

  А он, мятежный, просит бури,

  Как будто в бурях есть покой.

  Какая уж тут кротость? Какое восхищение? Ему, неприкаянному, одинокому, как сам Лермонтов, нужна буря. Поэт проникает в самую суть земного бытия, в его сокровенные глубины. Он чувствует нерв пульсирующей жизни.

  Когда имеешь дело с гением, невольно попадаешь в таинства непознанного мира. И начинаешь верить и в пророков, и в провидцев, и в ангелов, в чьих жилах бродит кровь далёких небесных предков.

  Пушкин мало жил, но достиг большой мудрости. Он как на ладони видел всю историю своей страны: от вещего Олега до светского общества Онегина. И даже перешагнул её рамки, соприкоснувшись с шестикрылым небожителем, т.е. посланцем неба. Дело оставалось за малым: за собственными полётами в небеса.

  Лермонтову оказалось и это доступно. Он пролетел как яркий метеор. Ему, по сути, некогда было набираться земной мудрости, земного опыта. «Скучные песни земли» не успели тронуть его душу. Он заговорил в полный голос только в последние пять лет своей жизни. Заговорил с космическим масштабом, связав землю и небо в одно целое, неделимое. Заговорил, приняв эстафету от Пушкина: «погиб поэт, невольник чести…»

  Но и за эти пять лет успел стать поэтом «с Ивана Великого» – как и предсказывал Белинский. А если бы он успел написать задуманный роман о декабристах? «Не было бы ни меня, ни Достоевского», – признался Лев Толстой, узнав план романа. Только план!

  Нет, к нему, как к Пушкину, не прилетал шестикрылый серафим. Он сам парил в просторах Вселенной и видел её невооружённым глазом. Кто он, этот юный гений? Пророк? Провидец? Или просто небожитель, чуждый земной меркантильности, корысти? Стихи его полвека собирали по крупицам, чтобы издать полное собрание сочинений.

  Полвека! Не рвался он на публику, на страницы печати, к фимиаму славы и похвал. Вот уж воистину запредельная самодостаточность и глубина души. Одинокой души.

  В этом году ему, небожителю, исполнилось 200 лет. Историческая дата для нашего Отечества. И не последняя в литературной биографии страны. В 2019 году – 200 лет предсказанию Пушкина об отмене крепостного права. А в 2030 году – 200 лет пророчеству Лермонтова:

  Настанет год, России чёрный год,

  Когда царей корона упадёт…

(Предсказание)

 

  Вот и думай и гадай: откуда такие незаурядные способности? От образованности? От воспитания? Или всё-таки от Бога, т.е. заложено на генном уровне? На уровне Адама и Евы, ниспосланных на землю свыше? Не мне судить. Но что это штучные явления, знает каждый. Гении и таланты не всякий день посещают наш бренный мир. На то они и гении, посланцы неба, вместившие целую Вселенную в своей неординарной душе.

  Но как они одиноки! По «кремнистому пути» компаниями не ходят. Завидуют, но не ходят – не дано. И не верят в пророчества:

  Глупец, хотел уверить нас,

  Что Бог гласит его устами!»

(Пророк)

 

  Слава Богу, время всё расставило по своим местам. Мы знаем цену и Пушкинскому глаголу, и печальному Лермонтовскому гению, который горько тоскует о Боге: «хочу любить, хочу молиться…» И каждый из них по своему дорог нам. Как дороги и день, и ночь. И каждый необходим в нашем духовном познании.

Анатолий ЧЕРНЫШЁВ

НОВОСИБИРСК