ТОВАРИЩИ С ОГРАНИЧЕННОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТЬЮ

  Впервые мы пожали друг другу руки в августе 1991 года. В мой кабинет вошёл высокий человек, не торопясь поставил большой, стального цвета, дипломат на стул и, протягивая руку, представился: «Тарасов». Рукопожатие было вежливое, я бы сказал, интеллигентное. Чувствовалось, что это не пролетарская рука, а рука журналиста, привыкшая к чернильной ручке и пишущей машинке.

  Мы сели за приставной столик и потекла непринуждённая беседа. Голос Тарасова был бархатным, речь правильная, простая, доходчивая. Не было в речи рисовки, вычурности, а чувствовалось достоинство, уверенность, глубокое знание обсуждаемого вопроса.

  Слушая его, я обратил внимание на его портретное сходство с Иваном Грозным, не хватало только царской короны и царской одежды. Но и одежда, что была на Тарасове, была простой, аккуратной, без аппаратного шика, светлый костюм и рубашка без галстука.

  К концу нашей беседы стёрлись все условности, все осторожности, какие бывают у людей при первой встрече, казалось, что мы давно знаем друг друга и съели «не один пуд соли», как гласит пословица.

  Люди знают, что запоминаются встречи, связанные с яркими событиями, а текущие рабочие или дружеские встречи со временем стираются. Так как постоянные встречи однообразны, то память их не фиксирует. А время безжалостно стирает дни и даже года, когда тебе за пятьдесят.

  В конце сентября, того же 1991 года, мы с Тарасовым редактировали протокол Собрания учредителей Товарищества с ограниченной ответственностью ( акционерное общество закрытого типа) «Сентябрь». Соучредителем ТОО был Тарасов Валерий Николаевич, представлявший коммерческий центр Ассоциации журналистов Сибири, а исполнительным директором новоиспечённого общества «Сентябрь» - я. Суть товарищества «Сентябрь», это издательская и коммерческая деятельность.

  Обмыли новорождённый «Сентябрь» коньячком, закусили плиткой шоколада, появившегося из большого дипломата Тарасова. «Теперь мы товарищи»,- гудел бархатный баритон соучредителя. «Товарищи, но с ограниченной ответственностью»,- поправил его я. « А это здорово подмечено, товарищи с ограниченной ответственностью, за это надо выпить, господин Романов». «Не возражаю, господин Тарасов,- вторил ему я. Пускай мы будем товарищами с ограниченной ответственностью, но не ограниченными товарищами». « Это нам уже не грозит»,- поставил точку Тарасов. А вот очередную газету я назову «Господин Н».

  Я с удивлением следил за мгновенно изменившимся Тарасовым. Он встал, открыл форточку, вытащил из пачки сигарету, как-то по-тарасовски щелкнул зажигалкой и с наслаждением задымил. Я не курю, и не выношу табачного дыма с детства. Но часто находясь среди курящих, терплю и из-за солидарности глотаю табачный дым. Ничего не сказал я и Валерию, чувствуя, что пришла минута откровения, и не ошибся.

  «Девяти месяцев от роду переехали мы с матерью в Новосибирск, - выпуская дым и задумчиво, как бы самому себе, говорил Валерий Николаевич. Далеко остался Спасск-Дальний. Там располагался военный аэродром, на котором командовал десантниками мой отец, Николай Ефимович, в звании майора… Отец «пропал без вести» на фронте, в списках живых и погибших не значился. И посему его сын причислялся к военной элите. К военной карьере меня не тянуло, но по-мальчишески привлекала курсантская форма и я поступил в суворовское училище в Ставрополе. На втором курсе под Новый год меня вызвали к начальнику училища. Начальник сочувственно посмотрел на меня, потрепал по голове и объявил об отчислении, сказав: «Не расстраивайся, парень ты хороший, крепкий – в жизни не пропадёшь»…

  Позднее мне стала ясна причина переезда матери из Черниговки в Новосибирск и причина отчисления из суворовского училища. Отца арестовали в 1937 году, каким-то чудом он вышел из застенков НКВД. Воевал в Отечественную, попал в немецкий плен. Из плена освободили американские войска. Отец поселился подальше от советских концлагерей. Перебрался во Францию. И берёг наше с мамой спокойствие, боялся навредить нам. Мы с мамой ничего не знали, но всевидящее око спецслужб всё знало. Теперь следы отца затерялись. Вот, в честь него я и назову газету «Господин Н» - для читателя, и «Господин Николай» - только для меня».

  И в скором времени газета с таким названием вышла. Благодаря Закону о средствах массовой информации, принятому 1 августа 1990 года, пресса освобождалась от цензуры Главлита. 23 августа 1991 года вышел указ Б. Ельцина о приостановке деятельности Коммунистической партии СССР и партийный контроль над прессой самоликвидировался. Центр Ассоциации журналистов Сибири выпускал десяток независимых газет. Большой популярностью в городе пользовалась газета «Наш современник» - редактор Татьяна Иванова. Влёт раскупали газету «Сударыня» - редактор Ольга Ушакова. Несколько лет выходила «Газетка» - редактор Александр Лутковский.

  Тарасов стал вице-президентом Ассоциации журналистов России, возглавил концерн «Сибирская пресса». Центр стал общественной организацией и шесть лет, единственный за Уралом, выпускал «Вестник общественных объединений», который из многотиражки преобразился в красочный журнал.

  А времена были нелёгкие. Проходила политическая и экономическая не перестройка, а перекройка. В трудные времена и проявляется характер человека. И я наблюдал за Тарасовым, за его хваткой, изворотливостью, обнаруживая в его поведении черты авантюриста и фантазёра. Вышли наружу его свободные дух и воля, но не хватало предпринимательского опыта, не было купеческой жилки. Но Тарасов хорошо знал людей, умел вовремя найти нужного человека и за ненадобностью с ним безболезненно расстаться. При этом он проявлял деликатность, не переступал человеческих законов, щадил самолюбие сотрудника. В своих фантазиях мог заходить за облака, рисовать розовую перспективу, но на деле спускался на землю и исходил из возможностей.

  «Есть идея,- сказал Тарасов однажды, зайдя ко мне в кабинет. - Поставлять китайский товар швейной фабрике». Начались периодические встречи с китайскими представителями. Дело дошло до переговоров с директором фабрики. В приёмной ждём директора. Стоит шкаф. В шкафу бюстик первобытного человека, копия из истории Древнего мира. Китаец показывает на бюст и говорит: «Это директор?» В это время входит в приёмную роскошно одетая женщина-директор. Смеёмся мы, смеётся и китаец. Месяц велись переговоры и закончились ничем. Обе стороны были без денег, но каждой стороне хотелось их иметь. Китайцы пытались нас купить дешёвыми сувенирами, а у нас и таковых не было. Идея провалилась.

  Хотя «коммерческий опыт» у Тарасова был с детства. Как он рассказывал: «По нынешней фразеологии, - бартер. «Пайка» хлеба считалась твёрдой валютой. Горбушка шла по полуторной, а то и двойной цене. За две-три «пайки» (дневная норма хлеба) приобретали выжженную замысловатым узором тросточку, а если потерпеть без хлеба три-четыре дня, можно стать обладателем самоходного кораблика». Тарасов вспоминал, как меняли жмых на коньки. Его «детский коммерческий опыт» распространялся даже на «международную торговлю», точнее обмен. Он менял хлеб на игрушки пленных немцев. Но этого «богатого детского опыта» явно не хватало. Не получалось из нас, советских граждан, капиталистических акул. Но небольшие успехи в бизнесе у Тарасова были.

  О своих скромных доходах мы не говорили. Я не знаю, брал он кредиты или нет? В институте, на отведённой ТОО «Сентябрь» площади, Тарасов арендовал большую аудиторию, где разместил компьютеры, в основном для набора текстов. Аренды его фирма не платила, не платила даже за электроэнергию. Мы договорились, что его наборщики будут набирать частично тексты методистов – авторов ТОО «Сентябрь». Ясно, что тексты Тарасова шли без задержки, а мои с большими потугами. Вскоре, по протекции Тарасова, во вторую комнату поселилось издательство «Трина». За аренду и электроэнергию они тоже не платили, «рассчитывались» с ТОО «Сентябрь» редактированием текстов. Какую выгоду Тарасов имел от «Трины», я не знаю. Но предполагаю, что никакой, просто помог Воробьёвой в трудную минуту.

  О частичном взлёте и доходах Центра Ассоциации журналистов Сибири могу судить только по тому, что проводились шикарные банкеты в ресторане Дома журналистов, были коллективные поездки членов Ассоциации с семьями на юг, оплачивался отдых и дорога. Была организована месячная учёба журналистов по самообороне в фирме «Аргус», где преподавались уроки контактной и бесконтактной борьбы, стрельба из пистолета «Макарова» и проводилась компьютерная диагностика. Учёбу оплачивала Ассоциация. Был приобретён новый автомобиль, принят водитель и Валерий Николаевич с неизменным, стального цвета большим дипломатом на коленях восседал на первом сидении.

  Но вкус путешественника журналиста Тарасова сказался и в выборе машины. Приобретена была не иномарка, даже не отечественная «Лада», а обыкновенный российский внедорожник «УАЗ». И Валера походил в нём не на директора Коммерческого центра Ассоциации журналистов Сибири, а на председателя колхоза. О чём я ему в шутку и говорил. Но выбор его одобрял.

  Однако больше в памяти всплывают эпизоды без машины. Мы могли выйти из моего офиса и пройтись в издательство строгой Раи. Решив вопрос о печати очередной продукции, сесть на трамвай, сойти на остановке Гурьевской и вдоль забора завода, не торопясь и болтая, двигать к дому Тарасова. Зайти в магазин у его дома за подкреплением, пройти мимо «шоколадки» и заглянуть в окно. « Вот смотри, моя дама лежит на диване, - показывал Валерий, - а только вставлю ключ в замок, она соскочит и будет нас встречать». На диване вольготно лежала немецкая овчарка. Войдя в подъезд, мы услыхали глухой стук. «Слышишь, это она уже соскочила с дива, учуяла», - сияя, комментировал хозяин. Открывал дверь, и собака, виляя хвостом, обнималась с нами.

  Я обычно разглядывал книги, что занимали всю стенку большой комнаты. Валерий собирал на стол и рассказывал о своём пристрастии к чтению: «Раньше не в каждом доме имелись книги. А в соседней квартире жила Ниночка Базылева. У неё была хорошая домашняя библиотека. Нина давала читать книги без всякого «жмотства». Когда книги жителей дома перечитали, начался обзор библиотек одноклассников».

  За столом, меж возлияниями, Тарасов продолжал: «Самыми богатыми оказались книжные полки Дерягина. Увы, нам на них разрешалось только смотреть и завидовать. А другой одноклассник, Хаймович, давал книжки беспрепятственно, с одним условием -вернуть своевременно. Кроме многих интересных книг, прочитанных в то время, я хорошо запомнил «Графа Монтекристо» и «Мушкетёров». Позднее мы «раскопали» читальный зал областной библиотеки, где я поглощал книги Виктора Гюго». Тарасов вышел из-за столика, подошёл к стеллажу и, поглаживая, снял книги: Майн Рида, Фенимора Купера, Жюля Верна. «Мои любимые книги с детства, читаю с упоением, особенно когда становится тошно на душе, а голова «забита» почти неразрешимыми проблемами». Помолчал и добавил: «Помогает».

  Множество было таких междусобойчиков, когда я ощущал разрушение «ограниченной ответственности». Просто были два ровесника, у которых в одном времени проходили: детство, юность, молодость. Объединяло не только общее дело, но и общая склонность к литературе, музыке, театру, искусству. В одно время мы начинали писать палочки перьями с нажимом, чернилами, на тетрадях из газетной бумаги. Были одни и те же развлечения в детстве: пристенок, чика, зоска, лапта, рогатка, поджига (медная трубочка с гвоздём и резинкой). Первые заработки, очереди за мукой и хлебом. Продовольственные карточки. Отечественная война. Песни калек. Красная звезда, красный флаг и действительно, по-настоящему любимая Родина. Обоюдное было стремление к знаниям, обожание и увлечение спортом. А главная склонность того и другого – больше увидеть и рассказать об этом людям.

  Разговаривая, мы никогда не употребляли бранных слов, за исключением пикантных анекдотов, где, как из песни, слово не выкинешь. В спорах не доходили до «белого каления». В вопросах журналистики я всегда признавал его авторитет, а он признавал мою компетентность в образовании. Но однажды зашёл разговор о «жёлтой» прессе. «Что о ней говорить. «Комсомолка» уже вся «жёлтая». На страницах столичный бомонд, кто женился, кто развёлся, кто с кем спит. Дошли до нижнего белья, до порнографии»,- возмущённо перечислял новаторские «достоинства» столичной газеты Тарасов. «А откуда пошёл этот термин «жёлтая пресса»?» – не унимался я. После некоторых попыток ответить на этот вопрос, Тарасов бросил: « А ты знаешь?"    

    «Я бы тоже не знал ответа, если бы мне этот вопрос не задали на курсах учителя истории, - ответил я Тарасову. - Пришлось поискать и я нашёл, что в США журналист Хорст-старший в борьбе за читателя первый догадался сочинять комиксы – «прессу для неграмотных». Минимум слов и максимум всем понятных рисунков, то есть рассказы в картинках с бесконечным продолжением, подобно мексиканским сериалам. Первые комиксы рассказывали о приключении «жёлтого» мальчика. Успех был ошеломляющим и обогатил Хорста–старшего и его потомков».

  «Это интересно. Где ты это выкопал?» Я продолжал: «Свою заповедь Хорст-старший сформулировал в 1927 году: «Читателя интересуют события, которые содержат элементы его собственной примитивной природы. Это: 1) самосохранение, 2) любовь и размножение, 3) тщеславие. Вот на этих «трёх китах», на придуманном «жёлтом» мальчике и выросла «жёлтая пресса». «Буржуазные журналисты умеют рубить с плеча, рубить по живому. У меня впечатление такое, что в погоне за богиней Сенсацией они утрачивают облик человеческий, - Тарасов закурил и продолжал: - Они постепенно формируют извращенные запросы и интересы читателей и аудитории. Интересы, настоянные на клубничке, взятые из замочной скважины. Их пресса далека от культуры и заботы о человеке». «Обрати внимание на стихи М.Цветаевой, - продолжаю я в унисон Тарасову:

 

Что для таких господ -

Закат или рассвет?

Глотатели пустот,

Читатели газет!

Газет – читай: клевет,

Газет – читай: растрат.

Что ни столбец – навет,

Что ни столбец – отврат…»

 

  Валерий пристально, молча, смотрел на меня. Выдержав паузу, затянулся, в глазах его мелькнула хитринка. Я уже его хорошо знал, и это выражение было его поощрением. Получить поощрение от матёрого журналиста мне было лестно. И я Валерия Николаевича считал и считаю журналистом от Бога, знающим цену Слова.

  Много бесед мы провели о роли журналистов, газет, книг и писателей. Но я закончу эту затянувшуюся, но интересную беседу. «На мой взгляд, Володя, журналист не должен перешагивать через любые барьеры, не должен использовать беспардонные способы добычи информации. Журналист должен обладать тактом, порядочностью, высокой нравственностью и главное - уважать человеческое достоинство. У журналиста Г. Боровика в корреспонденции из США «Почём нынче открытые раны?» говорится о шкале высоких «рейтингов». Эту сравнительную шкалу опубликовал американский журнал «Нью-Йорк».

  Боровик использовал в своей корреспонденции этот «ценник убийств». Убийство «соответственно обставленное» - сенсационное оценивается в 50 очков, уничтожение города тоже 50, покушение на убийство - 30, показ результатов убийства - 25, убийство с «картинками» - 30, ранение средней тяжести - 18, убийство упоминаемое - 5 очков. И выходит, что «смерть» продать журналисту легче, чем рождение». И тут Тарасов решил взять реванш, «отомстить» мне за «жёлтого мальчика»: «Скажи, Романов, откуда пошло слово «газета»?» - «Не знаю»,- честно ответил я. - «Так называли в Венеции серебряную монету в 1538 году. За эту монету жители Венецианской республики приобретали листок новостей. Через 100 лет в Париже медик Ренодо напечатал периодическое издание с названием Gazette». - «Один-один»,- сказал я и завёл речь о рекламе, шагнувшей на газетные полосы и заполонившей телеэкран. «Мы ещё далеки от капиталистической рекламы, - подхватил тему Тарасов, - реклама Лёни Голубкова это детская игра. Приведу два примера: реклама в западногерманском журнале «МК»: «Если вы собираетесь ограбить банк, не забудьте обратиться в нашу фирму. Только здесь с помощью компьютера «Комодоре» вы сможете рассчитать оптимальную модель преступления». И ещё один рекламный трюк: «Несколько капель духов фирмы придают такую неотразимость, что вас непременно изнасилуют на Пятой авеню».

  Мы смеялись, на столе стояла начатая бутылка спиртного. «Допивать будем?»,- глядя пренебрежительно на зелье, спросил Тарасов. Того же настроения был и я: «Честно! Не хочется. Давай в следующий раз. А то от лишних капель на улице или в транспорте изнасилуют и окажешься в вытрезвителе». Читатель, знающий нас, не поверит. Но в этот раз мы оставили начатую бутылку. Видимо, поэтому ярко запечатлелся пересказанный выше разговор.

  В тот день снег был белый как лист финской бумаги. На ум пришли стихи Маяковского:

 

Нам бы работёнку эту!

Дело тихое, и нету чище.

Не то, что по кузницам отмахивать ручища.

Сиди в себе в редакции в беленькой сорочке -

и гони строчки.

Нагнал, расставил запятые да точки,

подписался, под подпись закорючку,

и готово:

строчки растут как цветочки.

Ручки в брючки,

в стол ручку,

получил построчные -

и, ленивой ивой

склоняясь над кружкой,

дуй пиво.

 

  «Лёгкая работёнка» у журналиста, по представлению поэта. У литератора: «Та же добыча радия. В грамм добыча, в годы труды. Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». «Пуд, как говорится, соли столовой съешь и сотней папирос клуби, чтобы добыть драгоценное слово из артезианских глубин». Так писал Маяковский, продолжая извечный спор: Кто такой журналист? Кто такой литератор? У кого выше рейтинг в обществе?

  Удивительно, но мы с Тарасовым на эти темы не спорили. Я уважал его, как профессионала журналиста, за спиной которого был огромный рюкзак многолетнего опыта. Первая публикация Тарасова вышла в областной газете «Молодость Сибири» в 1955 году, а мои первые стихи напечатаны в районной газете «Вперёд к коммунизму» в 1956 году. Тарасов работал литературным сотрудником, заведующим отделом писем в районной газете «Путь к коммунизму» в Михайловском районе Новосибирской области, а я в это время служил на Тихоокеанском флоте, писал стихи, как говорится, в стол.

  С 1959 года Валерий Николаевич был ответственным секретарём многотиражной газеты Новосибирского инженерно-строительного института «Кадры стройкам». При редакции было литературное объединение, киностудия. А я в это время учился в Новосибирском педагогическом институте на историко-филологическом факультете и активно посещал литературное объединение Ильи Фонякова при «Молодости Сибири».

  В 1963 году Тарасов заведует отделом сельской молодёжи в газете «Молодость Сибири». А я заканчиваю пединститут. И в этот период, хоть и находились мы в одном городе, наши дороги не пересеклись. В 1965 году Валерий путешествует вокруг озера Байкал, пишет очерки, печатая их в Иркутске и Новосибирске. Тарасов в составе научной экспедиции (по исследованию полярных сияний и земного магнетизма) участвует в арктической зимовке. Он не просто журналист, а техник-магнитолог. Результат этой арктической зимовки - книга «Свидание с Арктикой». А я - директор Таганаевской школы Болотнинского района на станции Чебула и моё первое стихотворение появляется на страницах «Дня поэзии» города Новосибирска. В 1967-1971 годы Валерий Николаевич работает в газете «За науку в Сибири» и на Новосибирском радио. По инициативе Западно-Сибирского книжного издательства возглавляет журналистскую экспедицию по поиску Обь–Енисейского водного канала. В результате ходьбы по болотам и тайге появились очерки в «Сибирских огнях» и книга «Хождение за девять рек». В 1972 году при содействии журнала «Сибирские огни» и Министерства речного транспорта СССР Тарасов знакомится с жизнью речников, нефтяников, геологов, оленеводов и рождается новая книга «Земля тревог». В 1973 году в должности заместителя начальника экспедиции Валерий Николаевич совместно с институтом Истории Сибирского отделения Академии наук СССР занимается поиском и передислокацией в Новосибирский музей под открытым небом Казымского острога из районов Крайнего Севера. Из-под его пера выходит книга для юношества «Тайна казачьего круга». В 1984 году под псевдонимом Николаев он публикует книгу «Мы - мастера» о рабочих инструментального завода. На первый взгляд, это нудное перечисление списка годов, книг, дел журналиста. Но это и есть доказательство трудного пути и нелёгкого роста профессионала. И когда сам Маяковский сотрудничал с «Комсомольской правдой» и газета требовала ежедневной информации к определённому времени, поэт писал:

 

Если встретите человека белее мела,

худющего,

худей, чем газетный лист,-

умозаключайте смело:

или редактор

или журналист.

 

  Так шёл я и размышлял, в чём же различия между журналистом и писателем. И для себя сделал вывод, что профессия журналист требует документальности. Она не допускает фантазии, вымысла, придумывания. Жанры её ограничены и исполнение сжато сроками, да и строками. «Дорога ложка к обеду», «семь раз проверь, один раз отрежь»,- как говорится в русских пословицах. Герои у журналиста не выдуманы, а, значит, журналист от себя герою приписать ничего не может. А писатель временем не скован, если он не связан обязанностями с издательством. Писатель создаёт своих вымышленных героев. Они на него не будут писать жалобы, даже если писатель наделил их несносными характерами. Писатель может позволить себе и отступления, и пространные философские размышления, и пространные пейзажные зарисовки, для интереса может даже запустить в небо жареную утку и заставить её летать. К месту скажу, что все слыхали про «газетную утку», но не все знают, откуда она взялась. Выражение «газетная утка» имеет давнее происхождение. Впервые оно появилось более трёхсот лет назад. В семнадцатом веке в Германии считавшие себя честными газетчики ставили пометку из двух латинских букв: NT – эн-те, что означало, «помещённый факт сомнительный, не проверенный». Этот условный знак звучал как «энте», что по-немецки значит «утка». Так безобидная птица стала символом самых беззастенчивых журналистских измышлений.

  С этими размышлениями я дошёл до своего дома, не заметив, как пересёк улицу Кирова, когда прошёл Октябрьским рынком, улицей Бориса Богаткова, отшагав километра четыре. Белый, как финская бумага снег, того дня, не растаял и не потускнел в моей памяти.

  Читатель не найдёт в моём очерке «клубнички». На интимные темы мы с Тарасовым никогда не говорили. Ни я, ни он не рассказывали о семейной жизни. Да, кое-что я о нём в этом плане знал, но от других лиц. Об этом хорошо сказал Андрей Вознесенский:

 

…Чудовищна ответственность касаться

чужой судьбы, надежд, галлюцинаций!

 

  Да, чудовищна ответственность автора, кто выносит на суд читателя интимные эпизоды частной жизни. Всякий раз, когда перо хочет коснуться интимных сторон биографии, я думаю: не заденет ли оно человеческое достоинство, не ранит ли душу героя и близких ему людей? К сожалению, в наше время появилось много корреспонденций с «клубничкой» и авторы наживают материальные и моральные проценты, заглядывая в замочную скважину. Я не имею права писать об этом, возможно, это ещё раз подтверждает, что мы были с Тарасовым «товарищами с ограниченной ответственностью». Но за это меня никто не осудит, а моя совесть будет чиста, что я, допущенный в дом компаньона, не оставил грязных следов и не замарал чести известного, заслуженного в миллионном городе журналиста и Человека.

  Кульминацией наших деловых отношений я считаю историю с «Историей». И как говорят романисты в таких случаях, «ищите женщину». Но женщину мы не искали, «деловая дама» на нашем горизонте появилась сама. Тарасов с ней имел деловые контакты, а я её даже не видел, но присутствие её ощутил. Дело было так: деловая дама с Академгородка вышла на Тарасова и предложила ему напечатать переведённую с английского рукопись. Рукопись «История России». Тарасов уговорил меня перечислить солидную сумму на издание книги. Почему-то Валерий Николаевич решил издавать историю в Иркутске. Я полностью доверился Тарасову, и мы едем в Иркутск.

  После поездки в Иркутск пошла чёрная полоса. Одолели звонки с угрозами и требованиями выплатить солидную сумму. После нескольких моих некорректных ответов на наглые требования в моём кабинете появились бритоголовые посланцы «деловой дамы». Угрожая мне, семье, коллегам, они установили срок выплаты. После этого перешли к психической атаке, стали раздаваться постоянные ночные звонки, дошло до ночных посещений квартиры. Чтобы прекратить эту историю с «Историей», я подал заявление в милицию и понял, что органы в курсе дела и что они крышуют этих отморозков. Нелегко было и Тарасову. Видно было, что и у него неприятности. Но на эту тему мы - «товарищи с ограниченной ответственностью» - не говорили. Рэкет сделал своё дело.

  Я свернул ТОО «Сентябрь» и ушёл работать учителем истории в школу. Встречи с Валерием Николаевичем стали реже. Года три он покупал у меня картошку, которую мы с семьёй выращивали на даче. Однажды я угостил его судачками, подъязками и чебаками. Деньги за картошку он пообещал отдать позднее. Я понял, что Тарасов на мели, да и успешный предприниматель не будет ночью подрабатывать сторожем. «Сторожу объект, - иронизировал он. - Там идёт капитальный ремонт, а у меня дача. Где доска бросовая перепадёт, где плинтус, где кусок фанеры». И я понял, что этот негодный на объекте материал Тарасов поштучно возит на дачу электричкой. Что это такое? Безмашинному садоводу понятно.

  Перед моим шестидесятилетием мы сидели за бутылочкой в комнате Тарасова. Я подарил ему очередную свою книгу и попросил, если будет настроение, то черкнуть несколько строк о моих стихах и поместить в прессе. Тарасов не отказал, но по его виду я понял, что писать он ничего не будет. Несмотря на приглашение Валерий Николаевич не пришёл и на мой юбилей. При встрече сказал, что собирался на юбилей серьёзно, даже купил коньяк, но помешали какие-то важные дела и он выпил коньяк за моё здоровье. Наши встречи становились всё реже и реже. В 2009 году мы встретились в первом номере журнала «Новосибирск». Я опубликовал очерк «Право на жизнь» о Михаиле Шолохове, а Тарасов опубликовал размышления о языке и журналистике.

  И совсем неожиданно 23 марта 2010 года я узнаю о кончине Валерия Николаевича. И я вновь подумал о чёрной даме из Академгородка. Траурное прощание состоялось в Доме Журналистов…

  Февраль 2015 года. Остановка Гурьевская. Вновь иду мимо длинной заводской стены. Перехожу улицу, захожу в знакомый магазин, иду мимо «шоколадки». Знакомый дом, знакомый подъезд, знакомые ступеньки, по которым я ступал с полными мешками картошки. Нет Валерия, нет овчарки, встречает меня Неля, жена Тарасова.

  Тепло и грустно беседуем с женой Тарасова. Фотографирую книги, написанные и составленные Валерием Николаевичем. На память приходят слова Льва Толстого: «Мы часто повторяем, что о человеке судят по его делам, но забываем иногда, что слово тоже поступок. Речь человека – зеркало его самого». Да, действительно, в книгах Валерия Николаевича отражена вся его жизнь. Слово его оценили. Рассматриваю Почётный знак Союза журналистов России «За заслуги перед профессиональным сообществом», орден «За заслуги перед отечественной журналистикой» Первой степени. Смотрю на портрет, подаренный сыном Артёмом, на нём Тарасов в короне и мантии – вылитый Иван Грозный. Именно таким я его представил при первой встрече. Но, узнав Валерия Николаевича ближе, я остановил свой выбор на последней фотографии в его жизни: в полосатой рубашке, домашний, похудевший, с хитрым прищуром, и доброй улыбкой. Таким он и остался в моей памяти.

Владимир РОМАНОВ

НОВОСИБИРСК