Воспоминаний горький век…

… Как много-много дней

Сложилось в мало лет.

Немного были вместе мы,

Сейчас тебя уж нет.

  Эти воспоминания относятся ко времени нашего знакомства с Николаем Шипиловым в начале 50-х годов, и навеяны светлой грустью, освещающей территорию нашего детства и нашей дружбы с дошкольного возраста по настоящий момент. Нет в сознании того, что он ушел, он постоянно рядом в сердце, в душе.

  Коля рано начал читать и, по словам его мамы, тёти Таси, уже в четыре с половиной года читал настолько бегло, что обгонял старшую сестру Тамару, учившуюся в третьем классе. Его самого приняли в школу в порядке исключения, так как на момент зачисления в первый класс ему до семи лет не хватало ста дней, а по тем временам и месяц играл существенную роль.

  Я хорошо помню, как Коля, собрав детвору детсадовского возраста, увлечённо пересказывал им что-нибудь из только что прочитанного. Часто в ролях, повторяя полюбившиеся места и эпизоды из «Спартака», «Р.В.С.», «Айвенго», «Кортика», «Трех мушкетёров», «Алых парусов» и многих других произведений, увлекающих в мир приключений и детских фантазий.

  Когда он читал вслух на уроках чтения, то увлекался так, что его первая учительница Галина Кондратьевна Бобрикова с улыбкой говорила, что «язык его не успевает складывать слова из прочитанных букв». Одолеваемый книжным голодом, он часто брал литературу у тихих, незаметных, но очень культурных соседей, которые когда-то детьми вместе с родителями были сосланы в Сибирь. И книги у них были из разряда тех, что находились под строжайшим запретом: ни в библиотеке, ни в школе их не было. Как-то на педсовете, при разборе его внешнего вида и поведения Коля процитировал Есенина: «…Я нарочно хожу нечёсаным, с головой как керосиновая лампа на плечах…», чем очень удивил педагогов – где и когда он в таком возрасте успел это прочитать?

  Позже я сам встречал на базах «Золотопродснаба» подобные книги; их нельзя было продавать, они, как, золото, были недоступны и лежали, словно стратегический запас, на складских полках.

  Помню, когда мне ещё не было десяти лет, Коля, можно сказать, заставил меня прочитать роман «Деньги» Э. Золя. Потом мы с ним, обсуждая некоторые эпизоды, спорили, как будто сами были участниками биржевых сделок, а роман «Земля» стал для нас таким откровением, что мы почувствовали себя значительно старше ровесников…

  Коля и в самом деле взрослел не по годам. Его интересовало буквально всё - окружающая природа: воздух, деревья, кустарники, цветы («…Вот и смена сезон, в достатке – озон, и трава на газонах не смята футболом…»;) люди – кто как ходил, смеялся, разговаривал, как и на чём играл («…Он бывал необходим на крестинах, на гулянке. Только скажешь, мол, хотим, – он уже плетёт «цыганку»…»).

  Мы с Николаем, как и вся тогдашняя детвора, могли лишь мечтать о музыкальных инструментах: за учёбу на них надо было платить 150 рублей, а зарплата у родителей была около тысячи… Так что, больше пели: «…О, солнце гаснущее, ты гори, не догорай! Мы из весёлой нищеты: где песня, там и рай…»

  Именно здесь, я думаю, лежат истоки его песенного творчества, его тяга к музыкальной гармонии, его многолетняя, пожизненная любовь к песне, явившиеся теперь основанием для учреждения ежегодного фестиваля бардовских песен имени Николая Шипилова.

  Колины родители, Александр Николаевич и Анастасия Николаевна, после длительных переездов - с Сахалина в Кемеровскую область, а затем в Новосибирск,- облюбовали на его окраине рабочий посёлок Карьер Мочище, где им выделили на четверых комнату в восемь квадратных метров в ИТРовском двухэтажном доме. В этом же доме жили и мы с родителями. Трава в нашем дворе росла необычная, сейчас такой нет. Мягким ковром она застилала всю дворовую площадку, и вот на этом травяном ковре мы вступали в единоборства по правилам греко-римской борьбы.

  Коля был старше на полтора года, но на меня не «давил», учил сопротивляться и давать отпор. Он, конечно, был предводителем. Как я хотел быть тогда таким же сильным и благородным, как Коля, чтобы уметь постоять за себя и защищать других, тех, кто слабее!

  Николай с дошкольного возраста сам колол дрова и таскал на второй этаж, с улыбкой называя это «физзарядкой».

  Семья Шипиловых, решивших поселиться здесь надолго, быстро увеличивалась: родились Надя, Сергей, Саша, Марина, и дядя Саша начал строить свой дом на пустыре, в конце улицы Лобачевского. И с Божьей помощью осилил это строительство. Дом этот тогда казался нам просторным и вместительным: большая комната – зал, она же спальня и детская, и кухня-столовая, она же спальня для родителей. Перед тем как въехать в него, тётя Тася пригласила батюшку освятить семейное гнездо и приготовила для этого банку освящённой воды, поставив её на подоконник. Мы с Колей, наигравшись на лужайке в футбол, разгорячённые, запыхавшиеся, зашли в прохладный, пока ещё абсолютно пустой дом, увидели на подоконнике банку с водой и опустошили ее! Причастились, так сказать… Конечно, нас ожидала суровая кара в виде берёзовой хворостины в руках тёти Таси, от которой пришлось спасаться бегством. Отсиживались дотемна в густых зарослях черёмухи, практически непроходимых для взрослых, и выбрались уже в сумерках на голос Колиной мамы, звавшей нас, невольных грешников, на новоселье.

  Не этой ли святой водой были освящены наша дружба и наше детство, откуда наплывают теперь волны воспоминаний…

  В посёлке тогда было всего пять улиц: Кубовая, Аренского, Грузинская, Петрозаводская и Лобачевского, на которой жил Коля. Кто бы мог тогда подумать, что рядом с первыми номерами домов улицы Лобачевского возникнет улица имени Николая Шипилова! Это во многом благодаря ходатайству председателя Новосибирского отделения Союза писателей России Анатолия Шалина. В отделе архитектуры Заельцовского района Новосибирска, где распоряжением мэра, В.Ф. Городецкого, было присвоено новой улице имя Николая Шипилова, были приятно удивлены, когда я рассказал им о том, что Коля жил рядом. Они этого, конечно, не знали и могли нарисовать улицу в любом другом месте строящегося города… И архитектор – девушка, которая выполняла эту техническую часть работы, восторженно произнесла: «Как я угадала!!!»… Наитие…Провидение…

  Рабочий посёлок жил размеренным устойчивым рабочим ритмом, и лишь в выходные дни (это было почти каждый раз с субботы на воскресенье – работали тогда по шесть дней в неделю )люди собирались большими компаниями во дворах улиц, гуляли, пели, и всегда в центре внимания были талантливые самоучки-самородки: гармонисты, баянисты, гитаристы, которые до глубокой ночи щедро выплёскивали свой талант. Николай жадно впитывал это народное творчество, запоминая слова и мелодии, и потом так же щедро отблагодарил земляков-самородков чистым золотом своих замечательных песен: «…я всё искал то дерево, тот лак, то полотно, чтобы звучало стерео, что Богом мне дано…»

  Эти Мочищенские фестивали один-два раза в месяц прерывались оглушительным грохотом со стороны карьера, где камнеломы своим непосильным трудом пробивали в скальном грунте штольни, с помощью станка ударно-канатного бурения пробивали скважины для закладки взрывчатки и подрывали скальный грунт с риском для жизни. Вот откуда Колины строчки: «…Здесь, под чёрной горой каждый смертник – герой, хоть зарплата порой как заплата. И по штреку вдоль каменных стен, как сквозь строй, мы уходим, уходим куда-то…»

  Это была реальная опасность. Жителей посёлка выводили километра за полтора-два от места массового взрыва, и сотрудники щебзавода с красными флажками, словно егеря, обкладывали со всех сторон зону взрывных работ. Эта зона, как запретный плод, манила и притягивала нас, и мы с Колей пробрались однажды на горизонт карьера и залегли в непосредственной близости от эпицентра взрыва. Сначала содрогнулась земля, подняв в воздух многотонную массу гранитной породы. С оглушительным грохотом, гарью и пылью полетели камни – от мелких до многотонных, вокруг забоя. Мы огляделись: кустики, под которыми мы так удачно «спрятались», посшибало и посекло камнями, но нас, к счастью, не задело…

  Дробленый щебень вывозили в железнодорожных платформах и полувагонах по железнодорожной ветке, подведённой от основной магистрали Западно-Сибирской железной дороги к заводу. Коля придумал занятие, которое, как он уверял, воспитывало волю и бесстрашие: необходимо было лечь между рельс под проезжающим составом железнодорожных вагонов. Ощущение жуткое, редко кто хотел повторить этот «урок мужества», испытав леденящий, грохочущий металлический скрежет, лёжа ничком на шевелящихся шпалах….

  С этого испытания на прочность, с этой колеи и протянулась дорога его жизни:

Эх, Транссибирская,

                                    выручи, вынянчи!

Что мне больничный покой?

… … …

Эх, Транссибирская –

                                шпалы да станции,

Долгий пленительный сон…

  И всё же мне верится, что наши отчаянные вылазки «на передовую», к земле, по-фронтовому сотрясаемую взрывами, наши «рельсовые» испытания не были бравадой. Закалили нас, воспитали готовность к поступку. К такому, какой совершил Николай, встав на защиту Белого дома. Сейчас эта историческая драма тщательно замалчивается, но рано или поздно она прорвётся,, взорвав камень лжи, расчищая место для той жизни, за которую он боролся:

…Наклонись, возьми осколки

Сына Родины, Николки –

Это небо. Это пруд,

Это – луга изумруд…

  Есть Шипиловский песенный фестиваль, улица Николая Шипилова в дорогом его сердцу городе Новосибирске. Верю, будет рядом с этой улицей и памятник возле старой школы, вырастившей Николая Александровича Шипилова.

…Обелиск у старой школы –

Это жизнь страны, Никола.

Время кружит кружева.

Жив и ты, пока жива

Страна,

Страна,

Страна…

  Трудно писать о Коле в прошедшем времени, да он для меня и не ушёл в небытиё, как и для многих других, близко его знавших. Так уж сложилось, в детстве мы жили как в одной семье, только в разных домах, постоянно были вместе и днями и ночами. Когда повзрослели, разъехались в разные стороны Союза и годами не виделись, но по возможности всегда с радостью встречались. Вот и теперь - его просто рядом нет, но я убеждён, что это временно и мы обязательно встретимся…

Я благодарен жизни той,

Что так сплотила нас с тобой.

Владимир ЗЕМЛЯНОВ

НОВОСИБИРСК