ЗАГАДКА КАВЕРЗНЕВА

 16 июня исполнилось бы 90 лет одному из самых удивительных советских журналистов…

О своем друге рассказывает ветеран отечественного телевидения и радиовещания Евгений Широков, лауреат Госпремии СССР, пятикратный главный редактор, советник ВГТРК.

   Первая наша встреча была мимолетной. 1975 год. Каверзнев вернулся из Венгрии, а я руководил в то время сразу двумя редакциями — молодежной редакцией ТВ и одновременно радиостанцией «Юность». И конечно, не мог предположить, что через несколько лет сам поеду руководителем корпункта в Будапешт. Помню как сейчас его рассказ о Венгрии — и свое удивление: он не походил ни на одного журналиста, с которыми мне когда-либо приходилось сталкиваться, а их было немало, и на радио, и на ТВ, и в газетах и журналах. Он меня поразил. И позднее это ощущение только укреплялось. Он был абсолютно неординарен даже в житейских беседах. Блестящий рассказчик. И в то же время умел с каждым человеком найти свою интонацию, умел фантастически слушать и слышать каждого. Конечно, в нем была загадка. И она осталась, загадка Каверзнева.

   Наши отношения сложились так, что мы могли доверять друг другу не только профессиональные вещи, но и очень личные, потаенные, в основном в поездках, в долгих перелетах. Правда, во время некоторых перелетов, как это было по пути из Гаваны в Москву в 1978 году, ему не давали покоя члены экипажа — его давние поклонники, даже затащили нас в кабину, чтобы задать ему все свои вопросы — про Кубу, Венгрию, Корею, Китай и Монголию…

   Он был настоящий «русский европеец». Вырос в Риге, которая для всего Советского Союза была островком Запада, там снимались все советские фильмы о Европе. Впитал европейскую культуру, конечно. И в то же время — очень русский, когда он приезжал куда-то, это отмечали все, кто с ним работал в разных странах, большой, красивый, обаятельный, открытый, — он немедленно оказывался в центре внимания, как бы аккумулируя в глазах окружающих все лучшие черты славянской натуры. На телевидение он попал почти случайно. Один из руководителей Иновещания, Латышев, во время командировки в Риге обратил внимание на журналиста из газеты «Латвийский моряк», разглядел в нем с первой же встречи человека перспективного именно для радио и телевидения — он умел не только интересно писать, но и увлекательно рассказывать. Пригласил в Москву, и вскоре, в канун 1967 года, Каверзнева направили открывать корреспондентский пункт в Будапешт. В Венгрии его талант раскрылся в полной мере. В том числе — умение найти неожиданный ракурс, отойти от шаблонов, пропагандисткой риторики и штампов. Он был нетерпим к штампам во всем, был абсолютным врагом штампов.

   Умел любой материал, даже самый официозный, какими-то деталями превратить в «штучный товар». К каждому своему выступлению — на радио ли, в телеэфире, в качестве ведущего (он вел тележурнал «Содружество» о странах народной демократии) — тщательно готовился, никогда не полагался только на мастерство.

   Рассказывал о Венгрии он бесконечно интересно, он был просто влюблен в эту страну, и когда я оказался в Венгрии сам, я понял, почему это так. Он глубочайше проник в суть тех перемен, которые происходили в эпоху Яноша Кадара в стране. Реформы, во главе которых стоял крупнейший экономист мирового масштаба Реженьерш Ньерш, предлагали новую модель развитии экономики при социализме. Другое дело, наше руководство, которое и Косыгину не позволило развернуться, можно сказать, косо на это смотрело. Но Венгрия, благодаря своей высокой культуре во всех сферах, смогла в области обслуживания, торговли, бытовых удобств дать возможность людям проявить инициативу и почувствовать себя счастливыми… Саша был вдохновлен этим опытом, он видел перспективы его и у нас. И уже после командировки, работая в Москве, делая фильмы о других странах, он продолжал в этом направлении думать. Не сомневаюсь, если бы он дольше прожил и смог реализовать себя в новых условиях, он стал бы автором не только идей, но и практических преобразований.

   Корпункт, который он создал и который стал центром притяжения самых разных людей, впоследствии мы назвали именем Александра Каверзнева. В этот корпункт, которым несколько лет довелось руководить мне, приехали однажды рижские коллеги Саши снимать фильм о нем. Как же удивились, когда я им преподнес сюрприз — увидеть у меня в доме работавшего тогда корреспондентом «Комсомолки» старшего сына Саши, Александра Александровича! Мы вместе прошли по его любимым местам, спустились по маленькой улочке к небольшому кабачку «Мори Борозо», славящемуся своими демократичными нравами. Деревянные скамьи, грубые столы, подается доброе венгерское вино. Что удивительно, Саша ходил туда босиком. Общался с простым народом. Это позволяло ему многое понять, проникнуть в глубь национального характера. Об этом он писал в книге, которую друзья смогли потом издать, «Весна в Будапеште». В разрозненном виде фрагменты книги появлялись в нашей прессе, например, в журнале «Ровесник», но целиком она не была опубликована при жизни. Удивительная книга, невероятно интересная и поучительная, в ней очень много о венгерских преобразовательских подходах в устройстве жизни. Эта конструктивность позволила сохранить венгерское общество в 1989 году, когда все в стране перевернулось, и полные драматизма события 1956 года стали трактоваться не как антисоциалистический путч, а как народное восстание, и можно было ожидать, что начнется междоусобица. Ничего подобного! Когда я делал репортаж, я это видел своими глазами. Море народа на кладбищах, где поминают тех, кто погиб. Люди с большим чувством, с чувством собственным достоинства. Это было проявлением той глубокой общественной культуры, которую Саша подметил еще давно. И прекрасно об этом написал.

   «Если мне доведется еще когда-нибудь побывать в Будапеште, я бы хотел, чтобы это случилось под Новый год. Следуя традиции, я бы купил у лотошников на Керуте метровую трембиту, скрученную из бумаги, десяток роликов серпантина и две-три горсти мятных шариков, облитых мягкой глазурью. Сколько людей на Керуте, столько трембит и дудок, они звучат на тысячу голосов, торжественно и насмешливо, скрипуче и басовито, их подзадоривают трещотки, шутихи, петарды, буйная какофония продолжается до первой утренней звезды. Нет иной цели ночного хождения по Керуте, кроме как слиться с соотечественниками, быть в движении и оглушительно приветствовать новый день. Да разве этого мало? Я встречу там всех знакомых и, как умею, сыграю им на бумажной трембите нежное признание в любви к Будапешту». Замечательная, умная и добрая книга.

ВАЛЮТЧИК И РАСТРАТЧИК

   Нас с ним все время сводили какие-то общие дела. Он был ведущим политическим обозревателем, журналистом номер один. Но именно ему, международнику, поручают вместе с Николаем Озеровым вести открытие и закрытие Олимпиады-80. Моя молодежная редакция  работала плотно со спортсменами, и в Олимпийской деревне, и в Останкино. Каверзнев всем этим жил вместе с нами. Он влюбился не только в спорт, но и в само явление Олимпиады, этот плавильный котел, который собрал сотни разных людей из разных стран. Для него это было еще одно открытие мира… Для него вообще каждый новый фильм, новая передача становились открытием. Ираклий Андроников, который старался смотреть все его передачи, сказал — он всегда неожиданный. Это действительно было так. Он как инопланетянин умел посмотреть с необычного ракурса на любой предмет. Коллега по политобозревательскому цеху Владимир Дунаев называл это «эффектом Каверзнева», имея в виду его способность не просто выполнить задание, но сделать что-то большее, всегда найти необычный ракурс, деталь. Никогда не полагался на мастерство и опыт, искал в обыденном необычное, докапывался до мелочей. Репортаж об официальной поездке Брежнева в Монголию он начал с рассказа о необычном природном явлении в Монголии. Другой политобозреватель, Фарид Сейфуль-Мулюков, называл Каверзнева журналистом вне времени. Конечно, это не так, он не просто хорошо чувствовал время — он жил в нем, в самом его эпицентре, на острие. И в каждом материале не просто сообщал о новом явлении, он приглашал к серьезному размышлению, подчас трудному. Ему, я это видел, было очень трудно самому. И с ним бывало трудно тем, кто рядом работал. Он во всем старался дойти до самой сути. Смелость невероятная. Исключительная самостоятельность, глубочайшая интуиция, колоссальное обаяние при этом. Шел на риск. Ходил как будто по минному полю. Его загадка — сочетание противоречивых, казалось бы, качеств. Рубаха-парень, сибарит, невероятно любящий жизнь. И вместе с тем — настоящий аскет, когда дело касалось работы. Рабовладелец по отношению к самому себе. Бывал просто зверем, когда его отрывали от работы.

    Иногда позволял себе экстравагантные поступки. Ходили легенды о том, как во время визита Брежнева в Будапешт, куда съехались журналисты со всего мира, человек двести, он пригласил в ресторан всю эту ораву и угостил за государственный счет. Немыслимо! Израсходовать валюту, за границей, это могло очень плохо кончиться. Но — надо отдать ему должное, «великий и ужасный» Сергей Георгиевич Лапин, настоящий деспот в отношении дисциплины и тем более финансов, особенно за рубежом, каким-то образом становился мягким и заботливым, просто сверхдобрым дедушкой по отношению к Саше. Простил и эту «каверзу». Позднее был еще случай. В Греции — очень сложная командировка, нужно было нанять дополнительную технику, и Саша снова самостоятельно распорядился валютными средствами. Потом кто-то на него попытался стукнуть. Но и тут обошлось. Он делал все это не для себя, но ради той задачи, которая была самой главной.

КОРИДОРЫ СЕВЕРНОЙ КОРЕИ

Летом 1978 года мы вместе работали:  были на Всемирном фестивале молодежи и студентов на Кубе. Гавана — это праздник, который трудно представить. Все сверкает, встречи под пальмами, на стадионах, все танцуют и поют, весь мир тут. Мы работали по 20 часов в сутки, буквально, на сон не больше четырех часов, и так больше месяца. Но я был рядом с большой группой ребят из нашей молодежной редакции, а Саша — один, и обеспечивал каждый божий день обширный обзор всего, что происходило, для программы «Время». Параллельно на фестивале проходило мероприятия под названием «Суд над империализмом», и Саша успевал о нем тоже делать репортажи, с долей тончайшей иронии. Он вообще умел внести удивительно тонкий подтекст в любую передачу, и она воспринималась с легкостью, далекой от замысла идеологов.

   То же самое было в фильме о Северной Корее. Это вообще была невероятная работа. Ему говорили — не езди, ты ничего не снимешь, даже его оператор Дима Серебряков, ныне уже покойный, отговаривал. Говорил: «Нас же никуда не пустят, там только коридоры». Саша отвечал: «Мы пойдем по коридорам и увидим что-то». Снял великолепный фильм, который позволил в условиях полной регламентации показать и тот жесткий распорядок, и нависающий железный диктат, в котором жили люди. Показать в то же время блестки народного быта, национальный характер, удивительные детали... Это было настоящим открытием Кореи. Ему было очень трудно работать в Китае, это была пора, когда отношения с Китаем были очень сложные. Но фильм получился отличный! А вместо своей традиционной передачи «Содружество» о странах социализма в канун 1980 года он сделал уникальную программу о том, как в мире люди самых разных культур и народов встречают новогодний праздник. Это была настоящая феерия, и благодарные зрители завалили ТЦ восторженными письмами. Тут разразился скандал — оказалось, никто из начальства перед выпуском программу не видел и она оказалась «не та»…

ЧЕЛЯБИНСКИЙ СИНДРОМ

   Самая длительная наша совместная поездка — практически накануне его рокового отъезда в Афганистан, в конце 1982 года — продлилась полторы недели, в Челябинской области. Командировка в Челябинскую область свалилась аврально. Вызывает нас С.Г. Лапин и начинает сурово отчитывать, и это при его особой теплоте и благосклонности к Саше — почему уклоняетесь от поездки в Челябинск? Вас просят приехать и трудовые коллективы, и журналисты, и даже обком партии! А вы тянете. И не ссылайтесь на занятость и всяческие творческие планы. Наши оправдательные реплики, что мы ни сном ни духом, никакие не уклонисты, были излишни. Лишь ночью я узнал, что главному позвонил секретарь Челябинского обкома КПСС товарищ Воропаев и от имени всех трудящихся области ласково попросил Лапина , чтобы тот прислал этих двух журналистов для встречи с активом. Каверзнева знала вся страна, поэтому неудивительно всенародное стремление зазвать его в гости, я же был главным редактором молодежных программ, у нас выходило немало интересных передач, мы только что выпустили 60-серийный фильм «Наша биография», отмеченный Государственной премией СССР. К тому же мы делали передачу «От всей души», и — как потом выяснилось — у челябинских руководителей было намерение прямо на месте договориться о подготовке очередного выпуска этой любимой народом программы. Так или иначе, мы с Александром оказались на полторы недели в заложниках у челябинских телезрителей.

   Ей-богу, это была нелегкая работа. Оказалось, запланировано не менее двух десятков встреч в самых разных аудиториях, от цехов тракторного завода до дальних поселков, затерянных где-то среди озер. Иногда весь поселок приходил на встречи, конечно, первым делом с Каверзневым. И тут мне открылось еще одно его дарование. Это не просто колоссальной широты эрудит, умеющий с блеском ответить на любой вопрос, это человек, за которым — случись такой поворот — решительно пошли бы люди!

    Прирожденный агитатор в лучшем значении этого слова. Настоящий лидер, обладающий особой притягательной силой. Годы спустя, когда Саши уже не было, когда настала пора «вхождения журналистов во власть», как часто я думал о том, что вот, пожалуй, единственный из этого времени, кто мог бы стать подлинным и верным народным избранником.

   Но вернусь к тем нашим дням и ночам, потому что и ночами мы куда-то переезжали, нас куда-то звали, а главное — когда мы оставались вдвоем, можно было вдоволь наслушаться его откровений, его необычайно смелых по тем временам суждений о том, что происходит со страной, как надо было бы изменить жизнь. Часто он говорил при этом о Венгрии. Я понял, что он продолжал пристально следить за развитием этой маленькой страны, которая была не только «самым веселым бараком в нашем социалистическом лагере», но и плацдармом новаций в экономике и общественной жизни. Позже, работая в Венгрии, я не раз убеждался, как прав был Каверзнев в своих оценках и размышлениях.

    Вспоминаю интересный момент: идет партийно-хозяйственный актив Челябинской области. Директора заводов-гигантов, председатели горисполкомов слушают Каверзнева, задают вопросы, и вдруг замечаю, что он приводит примеры из венгерской действительности, об умении венгров экономить энергетические ресурсы (своих только 15 %), об их инициативе дать простор частному сектору в торговле, в сфере быта, о скромности руководящих товарищей, не стесняющихся посылать своих чад-студентов на подработку в частные гостиницы на озеро Балатон. Встречи были долгие, на одном крупном заводе мы провели целый день, переходили из цеха в цех. В одном цеху к нам подошел рабочий и протянул тонкий металлический стаканчик с гравировкой: «Держите, это вам от нас, работяг, на память. Можете хоть прыгать на нем, хоть бросать. Попробуйте!» Саша засомневался. Но рабочий настоял. Любимец миллионов бросил стаканчик на пол, подпрыгнул на нем. Стаканчик был невредим. «Он из титана, — продолжил рабочий, — будьте всегда таким же легким, доходчивым, и прочным». У Александра было много наград, но эта, полученная в далеком закрытом городке, думаю, была для него особенно дорогой.

ЭТО НАВСЕГДА

   Загадка его ухода. До сих пор эта история оставляет только знаки вопроса. Он поехал в Афганистан вместо Фарида Сейфуль-Мулюкова, вскоре после нашей командировки в Челябинскую область. Буквально ринулся в Афганистан. В эту прорву, где гибли наши ребята, где мы ничего не добивались, где что-то было не так. У него была своя версия происходящего. Он хотел разобраться сам. Он сумел сделать совершенно невероятные вещи. Сделал интервью с душманами. Побывал в тюрьме в Кандагаре, главной его целью было убедиться, что там содержатся дети, он их увидел и снял. Снял афганскую свадьбу. Вел свой «Афганский дневник» — снимал и писал. На высочайшем профессиональном уровне сумел передать: что-то идет не так в этой огромной операции под названием «Афганистан». Бабрак Кармаль, тогдашний руководитель, был им покорен и подарил пистолет, который, когда он прилетел в Шереметьево, долго ему не отдавали.

   В Афганистане за месяц было снято 10 тысяч метров пленки, сделано 13 часов звукозаписи, это огромное богатство. Оператор и звукооператор потом рассказывали, что сами страшились материала, который оказался у них в руках. Это было ошеломляющим открытием. Каверзнев уехал 23 февраля 1983 года и вернулся 23 марта. А через 6 дней его не стало.

В последней командировке. Афганистан, 1983 г.

    Было несколько версий смерти. Первая — в какой-то забегаловке во время встречи принесли почему-то открытые бутылки кока-колы, Саша еще спросил переводчика — не отравимся? Вторая — афганские военные угостили каким-то непонятным напитком. И третья — мог что-то съесть или выпить во время съемок свадьбы. Когда он вернулся, мы кратко перекинулись буквально несколькими словами, я заметил, что он не в себе. Помню первый диагноз был — молниеносный менингококковый сепсис. Потом пошли догадки. Судьба словно придумывала этот жестокий сценарий. А ведь весь материал его последней командировки где-то хранится. Хочется верить, он еще придет к зрителю. Как и неоконченная повесть «Афганский дневник».

    Печальный юбилей, печальный, потому что 90 лет отмечается человеку, который ушел от нас в 50 с небольшим, успев сделать так много. Печальный, потому что обстоятельства его ухода трагичны, это по сути дела гибель человека на своем посту. Я хотел сказать, что все мы, наше журналистское сообщество в первую очередь, должны свято хранить память о тех наших коллегах, друзьях, товарищах по профессии, которые ушли из жизни, выполняя свой журналистский долг до конца. Хочу вспомнить, что когда я после корреспондентской жизни пришел на радиостанцию «Маяк» руководителем, я отправил нашего корреспондента Леонида Лазаревича, замечательного журналиста, которого знал очень давно, в командировку в Карабах. Там шла война, жестокая, кровавая, он поехал туда в самую гущу и погиб там с микрофоном в руках. Мы его потом провожали, вспоминали, и помним всегда. Я хочу вспомнить наших ребят, которые погибли в Югославии, когда там шли военные действия, Виктора Ногина и оператора Геннадия Куринного. Эти ребята были там, где считали нужным. А нужно было быть в самой гуще боевых действий. Я хочу вспомнить Юрия Щекочихина, который тоже погиб на войне, на войне другого вида, на войне с мафией. Я думаю, что мы в неоплатном долгу перед этими людьми и что надо передавать следующему поколению журналистов их книги, их работы, и, конечно, их образы всегда будет для нас живым примером. И дело их будет жить, пока мы их помним.

***

   Через два десятка лет после его ухода была издана книга «Малая планета 2949. Журналист Александр Каверзнев». Единственная планета, которая носит имя журналиста. Есть и теплоход его имени. Как у Маяковского: «чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, строчки и другие долгие дела»…

Готовясь к конференции памяти Саши в Центральном Доме журналиста, я написал такие строчки:

На экране нынешнем дутых звезд немерено,

В недоступной выси Сашина звезда.

Александр Каверзнев — это вам не временно,

Александр Каверзнев — это навсегда.

Планета Александр Каверзнев будет светить нам всегда, всему миру.

Евгений ШИРОКОВ,

журнал «Журналист»