Интервью
архив новостей
"БОГ БУДЕТ БЛИЗКО..."
ПРОДОЛЖЕНИЕ. Начало читайте ЗДЕСЬ.
- А скажите, как другие, родственные вашему, институты России чувствовали себя в сложные времена?
- Нормальная, здоровая часть присутствовала во всех практически коллективах! Возможно, в нашем институте она была больше, поскольку сам институт не маленький, да и руководители здесь всегда придерживались верных позиций. Если пристально проанализировать ситуацию, то можно прийти к однозначному выводу: там, где руководство и коллектив придерживались державных, патриотических взглядов, выстоять удалось. Где всё было наоборот – случился развал.
Удержалась Дубна – объединённый центр ядерных исследований. Сыграло роль также и то, что на их территории было очень много уникальных, вызывающих мировой интерес установок, а также проводимых экспериментов. Не последнюю роль здесь сыграла и высочайшая квалификация людей, эти эксперименты осуществлявших. А ещё ситуацию спасло то, что Дубна – всё же не Москва. В Москве было тяжелее всего!.. «Будешь в Москве – остерегайся говорить о святом!» - пел когда-то Борис Гребенщиков, ныне – как оказалось – махровый, конченый враг! Но применительно к обсуждаемой ситуации – выходит, пел правильно! Даже он чувствовал!.. Гений художника всё же иногда пересиливает идиотизм характера… Никогда и ни на что нельзя смотреть однозначно. Всегда есть две стороны у медали, и даже у самого жуткого, казалось бы, минуса бывает вполне значимый плюс. Также и с предательством БГ.
А, возвращаясь к Москве, там была ситуация простая: многие, особенно достаточно молодые, попросту не удержались от соблазна наворовать, пока есть возможность. Сейчас иные из них – уже долларовые миллиардеры. Они время от времени приезжают в Новосибирск, приходят в мой кабинет и начинают убеждать, чтобы мы вложились своими мозгами и знаниями в разные «хотелки» их зарубежных хозяев. Приходится им вежливо объяснять: мол, ребята, мы вас видим насквозь и не считаем, что вы добились успеха в своей жизни, как раз наоборот – вам должно быть стыдно за бесцельно прожитые годы, и мы не хотим связывать с вами свои дела и устремления.
- Ну, и как? Становятся им понятны ваши иносказания?
- Отчего же – иносказания? Я им прямо, открытым текстом это говорю!.. Буквально вчера приходил один такой гражданин… Предлагал осуществлять проекты, тряс воображаемыми пачками денег… Говорил красивые слова за Родину… А я его спрашиваю: если ты такой патриот, то почему не в нашей стране свои деньги держишь? Отчего ты их в Саудовской Аравии заскладировал?.. В конце концов, стало ясно, что и деньги-то эти не его.
- Слушаю я вас, Павел Владимирович, и про себя думаю: как в этом человеке, мне ровеснике, сформировалось такое мировоззрение? Неужели у вас в процессе катаклизмов, испытанных нашей страной за минувшие сорок лет, не возникало сомнений, метаний, разочарований?.. У меня, например, были – да еще какие!..
- Я бы не сказал, что у меня были метания. Мне просто было интересно наблюдать за всем происходящим в стране. Наблюдать и разбираться в процессе…
А ценности… Я им неосознанно следовал с детства. Однажды в юности сформулировав их для себя, только и убеждался в справедливости этих формулировок на жизненных примерах.
- Что ж, тогда мне ничего не остаётся, как спросить о том, где вы росли и формировались как личность…
- Родился я в Кемеровской области. Мои родители – врачи. В Кузбассе они работали после окончания мединститута в посёлке Макарак Тисульского района. До ближайшей железнодорожной станции - более 80 километров. Мама с папой были единственными медиками на всю округу. Народ там жил, в основном, рабочий. Люди трудились на золотоносных приисках на реке Кия. Места, надо сказать, там красивейшие! Ничуть не уступающие Горному Алтаю. Озёра, тайга…
Правда, всего этого я помнить не могу. Наша семья уехала оттуда, когда мне было всего полтора года. А переехали мы в Прокопьевск, где жили мои бабушка с дедушкой - мамины родители. Родители отца жили в Кемерово и была у них очень большая семья: пять братьев и пять сестёр. У родителей мамы тоже было трое детей. Так что у меня в Кузбассе сейчас очень много родственников… Некоторые перебрались в Новосибирск и живут здесь.
Вообще-то, дед и бабушка по маме – родом из города Кирсанов Тамбовской области. Им пришлось уехать оттуда в 1948-49 году, потому что в тех местах был голод – очень тяжело было… Мама хорошо помнит, как они голодали, поскольку к тому времени отучилась уже в первом классе. Рассказывала, что по весне собирали первую траву, вылезшую из-под земли, лишь бы прокормиться.
А в Сибири была работа, гораздо лучше обстояли дела с пропитанием, особенно для шахтёров… Жили в бараке, работали в шахте. В советское время там было 15 шахт. Сейчас их все позакрывали и уголь стали добывать открытым способом. Весь город раскопали под разрезы. Объясняют это опасностью шахтёрской работы для жизни. Но очень большой вопрос: отчего больше смертей – от резкого ухудшения экологической обстановки, либо же, как было раньше – на каждый добытый миллион тонн угля в шахте по статистике приходилась одна шахтёрская смерть.
- А как ребенок, воспитанный в семье медиков, вдруг решил стать физиком? Да еще и ядерщиком?..
- Да очень просто всё! Во-первых, в те времена это было престижно. А во- вторых, мои двоюродные брат с сестрой окончили МФТИ. Они старше меня на десяток лет и их пример был для меня очень показателен: сестра работала в Черноголовке, а брат – в Зеленограде. Я тоже хотел заниматься физикой, слышал о том, какие большие ускорители делают в Дубне, как интересен процесс познания, как вообще увлекательна профессия учёного-физика. И потому после окончания 7-го класса написал в заочную физико-математическую школу Новосибирского научного центра письмо с просьбой принять меня. Затем приехал сюда, в Академгородок, на зимние каникулы – в так называемую зимнюю школу. На дворе стоял январь 1980 года. Именно в это время я впервые посетил Институт ядерной физики, в котором сейчас работаю. Было мне о ту пору 14 лет. Собственно, это посещение было чисто экскурсионным и не стало для меня знаковым. Но поскольку я хорошо написал контрольную работу по итогам пребывания в зимней школе, последовало приглашение поучиться в школе летней. Летом сдал все экзамены и в результате меня взяли на очное обучение в физматшколу, которую я и окончил почти на «отлично». Четверка у меня была только по русскому языку, хотя на вступительных экзаменах в Новосибирский университет сочинение я написал на «пять»! Учился на физфаке. Два года отслужил в армии… Как все!
Конечно, определяющую роль в моём выборе сыграла учёба в ФМШ! У нас был учитель физики – Николай Александрович Мезенцев – он вёл семинары в наших классах. Он и по сей день работает здесь в ИЯФе – супер-физик мирового уровня! И он с нами, подростками, вёл себя как со своими коллегами. Атмосфера этих занятий была удивительная и завораживающая воображение. Позже, когда я пришел работать в ИЯФ, понял, что манера поведения Николая Александровича – отражение атмосферы, царившей в Институте ядерной физики.
После выпуска из ФМШ я мог поступить в любой вуз страны, поскольку все выпускники этой школы за 35 минут могли решить любые варианты вступительных экзаменов любого вуза в любой точке СССР, будь то МФТИ, физфак МГУ – всё что угодно! У нас даже был своеобразный спорт в 10-м классе: кто последним решал вариант вступительных экзаменов, тот бежал в магазин-«стекляшку» за тортом. На всех! (Смеётся.)
Приезжали представители московских вузов и агитировали нас поступать именно к ним, выдвигая такой железный аргумент, как наличие у них военной кафедры. В Новосибирском госуниверситете военной кафедры не было, и потому мы знали, что по достижении 18 лет учебу в НГУ нам придётся прервать для службы в армии. Но решения поступать в Новосибирский университет мы всё же не изменили. Я отслужил, как и положено, 2 года в пехоте в очень неплохом месте – прямо на Государственной границе СССР. По ту сторону барьера лежала Норвегия. До нее было рукой подать от нашего 10 мотострелкового полка – всего 5 километров! А посёлок, где мы стояли, называется Печенга. Служить пришлось недолго – всего 2 дня и 2 ночи… Полярных! (Смеётся.) И неизвестно, как сложилась бы моя дальнейшая судьба, кабы не физика с математикой. Можно сказать, мои знания спасли мне жизнь!..
- Интересно! Расскажите поподробнее!..
- Дело было так… Поскольку служили мы в Заполярье, то 70-80 процентов призывников направлялись сюда для прохождения срочной службы из Средней Азии и Закавказья. Ну, и мы – студенты Новосибирского госуниверситета, да плюс несколько ребят из Ленинградских вузов.
Полк у нас был укомплектован полностью по штату, поскольку граница с Норвегией в те времена была единственным сухопутным рубежом со страной НАТО. Потому и командиры были получше, и оборудование новее, нежели в других частях. Да и боевая учёба была реальная – гоняли нас вполне по- взрослому и стрелять учили не понарошку.
В силу этих причин офицеры полка были на очень хорошем счету у командования и им практически всегда давали зелёный свет для поступления в Академию. Готовился в Академию и зампотех полка… Одна беда: чтобы поступить, необходимо было сдавать экзамены по физике и математике! С этим у него были сложности. Но в полку служил рядовой Логачёв, у которого с задачками сложностей не было. И зампотех попросил меня подготовить его к вступительным экзаменам в Академию. Я подготовил. Зампотех в Академию поступил. И в благодарность за это пообещал, что я первым из полка уйду на дембель. Так и сказал:
- В день, когда министр обороны СССР маршал Устинов подпишет приказ об увольнении в запас срочников, ты пойдешь на дембель!
А еще он выписал мне пропуск, который давал право свободного передвижения по всему Печенгскому гарнизону. И я мог совершенно спокойно, предупредив командира, бежать на кросс, или отправиться по каким-либо делам в город Заполярный… Вообще, у командования я стал пользоваться после всей этой истории с экзаменами определенным уважением. Помнится, иду на остановку, как вдруг рядом со мной останавливается «уазик». В кабине – командир полка. «Садись, - говорит, - довезу!» Это было, конечно, приятно…
Но самое главное – я и в самом деле первым из полка пошёл на дембель. Случилось это 26 апреля 1986 года. В этот день произошла авария на Чернобыльской АЭС. И на следующий день почти всех старослужащих, кто должен был уйти в запас вслед за мной, отправили в Чернобыль на ликвидацию последствий катастрофы. И попали они туда первыми. В самое, можно сказать, лютое время. А все первые вернулись оттуда инвалидами, или вовсе не вернулись. Стопроцентно вернулся бы оттуда в разобранном состоянии и я. Прожил бы после этого лет десять-пятнадцать. Максимум…
- Это, конечно, судьба… Павел Владимирович, если правильно понял, вы, как и я, с симпатией относитесь к советскому прошлому страны. Или ошибаюсь?
- Нет, не ошибаетесь. Почему я должен относиться плохо к этому периоду жизни? У меня было счастливое детство. Почти счастливая жизнь была у родителей. У бабушек и дедушек, конечно, - гораздо тяжелее. В эпоху их детства и молодости, можно сказать, Бог был очень близко!
Но после Великой Отечественной войны в державе и мире была стабильность. И мы гордились достижениями СССР…
- Задам провокационный вопрос: а как же голод в Тамбовской области, от которого убежали родители вашей мамы?..
- Голод был после войны. Этим многое объясняется. Зато здесь в Сибири они жили хорошо. Дед работал на шахте жестянщиком. Зарплата у него была не Бог весть какая, но зато он пользовался льготами, да и шахта давала возможность своим работникам жить год от года лучше. Сначала они с бабушкой жили в землянке, потом построили засыпной домик, а после им на шахте выделили списанные шпалы – великолепный, практически вечный строительный материал – и из них дед построил большой по тогдашним понятиям дом. В доме было им самим смонтированное паровое отопление и всевозможные удобства. Он был мастером печной кладки и брал меня с собой класть печки соседям… Я с удовольствием постигал эту науку...
- Это вы ведёте речь о родителях вашей мамы. А что касается родителей отца?..
- С ними всё было несколько сложнее. Они до Октябрьской революции по столыпинской реформе осели всем семейством в селе Пушкино - ныне Промышленновского района Кузбасса. Семья была зажиточная: табун лошадей с добрую сотню голов, море овец, коров, двухэтажный бревенчатый дом... А когда Советская власть укрепилась в Сибири, прадеда однажды предупредили: «Бегите! Иначе вас завтра придут раскулачивать и сошлют подальше!» Ну, они в одну ночь собрались, да с пятерыми детьми и убежали на телеге в Кемерово. Вырыли там землянку на территории объединения «Азот», куда мой дед и пошёл работать грузчиком.
В войну он делал несколько попыток бежать на фронт, но всякий раз был пойман и возвращён на завод по приказу директора. Казалось бы - обыкновенный грузчик! Но дело всё в том, что работник он был совсем необыкновенный - разгружал сорокатонный вагон с селитрой в одиночку быстрее целой бригады крепких мужиков. А вы знаете, что такое простой вагонов под разгрузкой в военное время?.. За это директор предприятия запросто мог схлопотать суровое взыскание, а то и уголовную ответственность. Потому-то и не хотели моего деда отпускать. Так он до сорок пятого года и не смог сбежать на войну с немцем.
- То есть, получается, ваша семья тоже потерпела от большевистской власти...
- Потерпела. И не только по линии отца. Среди родных мамы есть и сгинувшие в лагерях, и расстрелянные.
- В моей семье тоже были раскулаченные и сосланные. Дед до 1954 года был «под комендатурой». Так отчего же мы с вами ностальгируем по СССР? Вроде - оба из семей репрессированных и должны испытывать совсем иные чувства!
- Рассуждать с точки зрения опыта одного человека - это одно. А жизнь системы в целом - совсем другое. Здесь работают иные законы. Иногда руководители страны вынуждены, чтобы сохранить государственную систему, нацию в целом, принимать тяжёлые решения. Иногда - жертвуя многим. И - многими... И в таких ситуациях невозможно «пробежать между струйками дождя» - сделать так, чтобы никто не погиб. Это невозможно! Просто невозможно! Минимизировать потери - может быть. Но насколько в силу объективных и субъективных обстоятельств это было реально - настолько оно и получилось. А дальше уже следует то самое пресловутое сослагательное наклонение, которого никак не терпит история.
Мы, безусловно, должны знать свою историю, делать из неё выводы, а не очернять её. Потому что в истории каждого государства были худшие моменты и были лучшие. Из худших мы должны брать уроки, а на лучшие - равняться. И сегодня нужно действовать так, чтобы всё то лучшее, что существовало за плечами всех обозримых поколений, отразилось в будущем поколений, следующих за нами. А худшее туда брать не надо.
Основателя нашего института академика Будкера на заре возникновения Новосибирского научного центра часто спрашивали: «А зачем нужно ехать из Москвы в Новосибирск? В эту тайгу, где летом - злые комары, а зимой -лютые морозы...» И знаете, он отвечал следующее: «В Сибирь большие подлецы не поедут. А маленьких можно просто не взять!» (Смеется.)
- Вот еще вопрос, который наверняка волнует многих... Над чем сейчас работает институт? То, что вы показали, конечно, производит впечатление…
- То, что мы вам показали, не совсем то, над чем мы сейчас работаем. Это мы уже должны завершить и отдать людям. А то, что у нас пока в разработке - оно еще даже не видно! Многое из этого мы до конца не представляем и еще не понимаем. Собственно, поэтому и работаем! Если говорить в общем - то работа наша идёт над разгадками тайн природы, которых неизмеримое множество.
- Вы сказали, что академик Будкер в своё время так поставил работу института, что механизм даже не надо контролировать - он работает сам. Это преувеличение для прессы?
- Нет. Это данность. К счастью. И я нисколько не преувеличиваю. Институт работает сам. Мне, как директору, в подавляющее большинство процессов не нужно вмешиваться - это ли не счастье?! Я не знаю и зачастую даже не понимаю многого из того, над чем работают сотрудники, которые в своей работе понимают намного больше меня. Важно, что со стороны руководства института есть доверие, а с их стороны есть ответственность. Они знают, как сделать хорошо! И делают это. А у директора должно быть время, чтобы думать о будущем.
- Вот! Очень кстати - о будущем!!! Не настаиваю на том, чтобы вы пророчествовали, а скромно спрошу: в грядущее смотрите с оптимизмом?
- Конечно. А иначе нельзя! Ведь человек сам создаёт и формирует вокруг себя мир, а не наоборот. В этом - главное предназначение человека.
- А как же быть с так называемыми «всёпропальцами»? С теми, кто кричит, что «весь мир против нас», что скоро пропадём...
- Да наоборот всё! Весь мир за нас!! Нас ждут счастливые времена. И заключаться они будут в том, что Бог будет от нас очень близко. А это значит - нас ждут испытания. Но мы их будем проходить со счастьем. Понимая, для чего они нам ниспосланы. Для того, чтобы продолжилась жизнь. Чтобы мы оторвались от ложных ценностей, а обрели истинные, которые не могут находиться внутри нас самих - они должны быть вовне: и во времени, и в пространстве. Они есть в прошлом. Они есть в будущем. А настоящее - это мгновение, которое мы должны использовать для того, чтобы совершить то доброе, что неизбежно приведет кого-то к счастью в будущем. Именно так устроен физический, квантовый мир. Там невозможна локализизация, или - по-нашему, - индивидуализация, если сшивать словари этих разных областей знания. В квантовом мире все процессы и размеры распределены. Это даровано нам природой. Как известно, ничто в природе не может двигаться быстрее скорости света - это её закон, и синхротронное излучение, которое будет использоваться на СКИФе, именно поэтому и существует. Вы понимаете эту потрясающую взаимосвязь? Если сказать еще короче, то действовать нужно так, словно живешь на свете последний день, а думать следует - будто будешь жить вечно!
- Павел Владимирович, тогда еще один вопрос. Напоследок... В ходе беседы вы неоднократно говорили о Боге. А только что произнесли фразу «это даровано природой». Так, всё-таки: взаимоотношения науки и веры - как они уживаются у вас в мировосприятии?
- Понимаете, любое крайнее суждение вряд ли всегда будет истинным. Я для себя вполне чётко определяю, ЧТО есть Бог. Это то самое правильное, социальное поведение, которое приводит к тому, что человечество, решая поставленные перед ним жизнью проблемы, позитивно развивается и не умирает, а становится лучше, совершеннее и даёт возможность будущим поколениям чувствовать себя лучше, чем чувствовали предшествующие. Бог в этом смысле - это Любовь. В том плане, что это самопожертвование, что это отдача себя для будущих поколений, которые ты не застанешь, и сам грядущими благами, рождёнными результатами твоего самопожертвования, воспользоваться не сможешь. И это утверждение никак не противоречит никаким научным законам. Скорее наоборот!
А если говорить про то, насколько мы знаем природу, то можно утверждать, что знаем мы её очень плохо. К примеру, мы давно и относительно плодотворно работаем с элементарными частицами. Но у нас, физиков, нет никаких идей насчет того, как они могут быть внутри устроены. Мы не можем придумать ничего сколь-нибудь состоятельного с математической и логической точки зрения, чтобы составить, например, модель электрона, или объяснить, откуда у него берется масса... Формально мы, конечно, можем ответить на этот вопрос, но выглядеть это будет так: «это потому, что вот это». А почему «вот это» - мы не знаем! Мы продвигаемся на маленький шажок и отчетливо понимаем, что впереди - бесконечность, которую вы попросту не можете осознать. Со времён Сократа, сказавшего: «я знаю, что ничего не знаю», - мало что изменилось.
У нас даже нет нормальной физической теории нашего мира. То, что физики сейчас имеют в этом смысле как инструмент, называется «стандартная модель». Модель, понимаете?! А не теория!.. Наш с вами мир настроен с точностью до 10 в минус сорок второй степени и если он разбалансируется хоть ненамного, то нас с вами не будет! Почему это так? Мы абсолютно не понимаем! Почему вокруг нас такое пространство и вообще что оно такое - мы тоже не понимаем. А ведь там точно кроются удивительные вещи! Но скорее всего они базируются на таких объектах и таких представлениях, которые невозможно представить в нашей обыденной жизни, в нашем восприятии. И в этом проблема! То есть, используя опыт нашей обыденности, мы никогда не сможем объяснить те вещи, которые существуют там, на малых масштабах! И собственно ради этого мы строим коллайдеры и хотим всё-таки прорваться в область этого понимания. И это, я думаю, будет следующая революция в физике, когда приоткроется тайна структуры и природы элементарных частиц.
В том и состоит сверхзадача.
Беседовал
Андрей ЧЕЛНОКОВ,
председатель Союза журналистов
Новосибирской области
На фото: Директор ИЯФ СО РАН Павел Логачев и лаборант физической лаборатории Василий Эдель
О базовой системе ценностей академика П.В. Логачёва читайте ЗДЕСЬ!